Читать книгу - ""Варяг" не сдается - Владимир Шеменев"

* * *

Порыв ветра швырнул снежный заряд в окно, как бы крича: «Эй, остановись, что ты делаешь, куда тебя черти несут? Ты едешь на край света. Ты думаешь, он там? А вдруг его там нет? И вообще, нужна ли ты ему после всего, что было?» Но она не хотела слушать противный занудный ветер: ее душа пела и танцевала. Она нужна Алексею, а он нужен ей: Катя нутром чувствовала, что это так.

Допила чай, поставила стакан на стол, надела пальто и вышла из купе. Бледный язычок керосиновой лампы, висящей возле купе проводника, практически не давал света. В вагоне было тихо и безлюдно. Основная масса людей вышла в Чите.

Остались пожилая пара, которая ехала к сыну в Ургу, несколько чиновников почтового ведомства, сопровождавших дипломатическую почту, и казаки. Пожилая пара еще спала. Казаков нигде не было видно, и скорее всего они вышли где-то в степи, в районе Шилки, вдоль которой тянулись станицы забайкальских казаков.

Пройдя через вагон, Катя толкнула дверь и ступила в тамбур. В лицо ударил морозный воздух, да так, что у нее перехватило дыхание. Было видно, что пол только что подмели, щели были забиты снежной крупой, и по углам лежали микроскопические сугробики, выглянула в дверной проем и обомлела: все кругом было белым-бело. Из-под вагона вырывалась поземка и, протяжно воя, кривлялась вокруг резных перил, подпиравших навес над деревянным перроном.

В снежной дымке виднелись водонапорная башня, здание станции с часами и череда складов, крытых тесом. Где-то прокричал петух, но, не найдя поддержки, замолчал и, скорее всего, вернулся к себе на насест. Все вокруг плавало в некой таинственной молочной пелене – крыши домов, купол церкви и сопки, покрытые редкой тайгой.

На перроне курили два чиновника, наблюдая, как буряты разгружают почту. Рядом с вагоном стояли сани, груженные дровами. Тот самый проводник, что приносил чай, в шинели, с головой закутанный в башлык, и извозчик в огромных рукавицах и черной клочковатой папахе таскали в вагон поленницы.

Катя отошла от двери и перешла на другую сторону тамбура. Подышала на стекло и стала растирать лед на окне, превращая маленькую талую точку в кружок, напоминающий карликовый иллюминатор, через который уже можно было что-то разглядеть.

Поезд стоял на высокой железнодорожной насыпи. На этой стороне от полотна и до самого горизонта тянулась однообразная белая равнина. Это была Тургинская степь – северный конец великой Гоби.

По степи вместе с поземкой ветер катил смерзшиеся шары перекати-поля. Глядя на их неторопливый бег, Катя подумала, что у каждого из них, наверное, есть своя цель. Цель в их маленькой, промерзшей насквозь травяной жизни. «Вот докачусь до той балки и там отдохну», – думала первая трава. «А я вон до той одинокой ели», – думала вторая, подбрасываемая порывами ветра.

На ум пришло сравнение перекати-поля и человеческой жизни. Вот катит тебя по Земле – и кажется, ты знаешь, что будет завтра, но меняется ветер – и вместе с ним направление и скорость твоего бега. Ты можешь, разогнавшись по краю обрыва, взлететь в небо и, уподобившись белоснежному облаку, полететь по небу или навсегда застрять в кустах терновника, погрязнув в рутине и обрастая с годами пылью и паутиной.

– Арсений Павлович! Какими судьбами, голубчик?

Катя вздрогнула и, замирая всем телом, ткнулась пальцами в замерзшее стекло. Она слышала, как возле вагона завязались возня и пыхтение.

– Да вот пришлось срочно покинуть столицу.

При звуках осипшего от мороза голоса ей показалось, что у нее сейчас подогнутся колени и она рухнет на пол. Мимо вагона прошли два офицера, но она не видела их. Взялась за дверную ручку, надавила на нее и зашла в вагон.

* * *

Катя закрыла дверь и, не раздеваясь, села к столу. «Арсений, голубчик, какими судьбами?» – стучало в голове. Словно кто-то назло всем законам о перемирии продолжал испытывать ее на прочность. Она знала, кто испытывал ее и зачем, и была отчасти благодарна ему. Кто унижен будет, тот и возвышен будет. Ибо сказано в Евангелии: «Так будут последние первыми и первые последними, ибо много званых, а мало избранных».

На перроне звякнул колокольчик проводника, призывая всех занять свои места. Через пару минут состав дернулся, с шумом стравливая пары, свистнул на прощание и, постукивая колесами на стыках рельсов, медленно потянулся в глубь дикой, заснеженной Монголии.

Катя расстегнула пальто, стянула с шеи шарф и бросила его на диван. Положила локти на стол и ткнулась в них лицом. На душе было тягостно и хотелось плакать – не оттого, что произошло на Васильевском острове, а оттого, что она не смогла противостоять тому хамству и глумлению, которые свалились на нее. И самое главное – она не смогла защитить Алексея.

* * *

Лицо горело от пощечины. Удар пришелся по нижней части лица, и от этого болела вся челюсть. Удар был жестким, а рука тяжелой. На глазах заблестели слезы.

«За что? За что он так со мной? За то, что мы встретились… За то, что Алексей узнал меня и подошел ко мне… Или за цветы, подаренные мне?!»

Когда пролетка остановилась возле подъезда, она поняла, что испугалась – не за себя, за Алексея. Что-то подсказывало ей, что грубой выходкой ее мужа, который вырвал у нее из рук букет и швырнул на мостовую, все это сегодня не кончится.

– Зачем вы так со мной, Арсений Павлович? – Она попыталась найти ответы в его душе.

– Я не желаю говорить на эту тему. – Слизнев грубо схватил Катю за руку и вытащил из пролетки. Не отпуская руку, словно нашкодившего ребенка, повел через двор к черному ходу.

– Это не делает вам чести.

– Чести? У кого она сейчас осталась! – Арсений даже не обернулся, он смотрел только перед собой, чувствуя приступ ненависти, разливающейся по всему телу.

Испуганный швейцар бросил свой пост возле парадной двери, обогнул дом, пробежал через двор, распугивая кур, лежавших в пыли, и услужливо распахнул дверь перед самым носом хозяина. Слизнев втолкнул Катю в подъезд и закрыл дверь на щеколду, словно боялся, что за ними кто-нибудь последует.

Поднимались молча. Она слышала, как он сопел сзади, и ее так и подмывало остановиться и с разворота влепить ему пощечину. За все, что он там устроил. За эту глупую, несуразную сцену ревности. Но она не ударила его. Смирение – лучшая черта человека, желающего обрести Царство Небесное. Катя не была религиозной фанатичкой, но заповеди, которые дал сам Господь, надо исполнять.

* * *

Дверь в квартиру была открыта. Новая горничная увидела их в окно, оценила ситуацию и предусмотрительно повернула замок, чуть распахнув входную дверь.

Горничная, которую взял Слизнев, была смышленая и дальновидная девица. Окончила курсы гувернанток и школу секретарей-референтов, находящуюся под покровительством великой княгини Марии Павловны. Параллельно прошла обучение на машинистку и выучилась на домашнюю сестру милосердия. После получения положительных отметок вместе с дипломом в ее руки было вложено рекомендательное письмо за подписью самой императрицы Александры Федоровны, которая с удовольствием покровительствовала девушкам-простолюдинкам.