Читать книгу - ""Варяг" не сдается - Владимир Шеменев"

Это был не орден. Это были именные часы из серебра с позолотой и циферблатом в виде земного шара. На крышке красовался семейный портрет всех членов царственной фамилии. Кроме всего, на часах красовалась дарственная надпись: «Лейтенанту Алексею Муромцеву, честно выполнившему свой долг. С уважением, Николай II, Романов», – и дата.

Надпись, как я потом узнал, делал личный гравер императора, который в числе полусотни слуг, балалаечников и стюардов всегда был поблизости от государя.

* * *

Дождавшись, когда эскорт автомобилей, увозящий монарших особ, отъедет подальше от яхты, Карл Францевич снял фуражку, вытер вспотевший лоб и сказал просто и без прикрас:

– Господа офицеры! Вы заслужили этот вечер. Прошу всех не опаздывать утром на службу.

Оркестр грянул бравурный марш, и для нас наконец-то наступило воскресенье.

– С тебя шампанское, – обращаясь ко мне, закричал Истомин.

Пока мы пререкались, что это не орден, а часы не обмывают, Берг поймал ямщика. Подталкивая нас в спины, усадил в подкатившую пролетку, прыгнул сам, крикнул:

– Гони на Невский, там разберемся!

* * *

Едем в «Карамышев», чтобы отметить награждение. Истомин оказался прав: наградные часы, как и оружие, наравне с орденами и медалями заносятся в формуляр, и ты официально числишься награжденным.

Солнце разогнало прохладу, которую все утро тянуло с залива, и на улице стало жарко. Я снял фуражку, наслаждаясь летом, которого я практически не видел.

В Александрийском саду играл оркестр, молоденькие курсистки в белых платьицах и точно таких же шляпках, покручивая зонтики, прогуливались по тенистым аллеям. Вокруг них бегали истомленные жарой моськи и звонким лаем отгоняли назойливых женихов из числа студентов. С лотков продавали пряники, пирожки и мороженое, тут же бродили разносчики сладкой воды и бегали мальчишки, выкрикивая заголовки газетных новостей.

Берг достал очередную бутылку шампанского и ловко выбил из нее пробку. Пришлось отбирать у него «Мадам Клико», мотивируя тем, что у нас заказан столик в ресторане и там, кроме перепелок и осетрины, будет еще водка. На что Берг состроил гримасу и в ожидании, когда на горизонте появится ресторан, переключился на Истомина, терроризируя его насчет рапорта, который тот подал два месяца назад.

– А что, Истомин, ты на самом деле подал рапорт о переводе, или это слухи, распространяемые твоими поклонницами? – Физиономия Берга приобрела грустное выражение.

То, что Истомин собрался уходить с флота и что это серьезно, знали только я и Берг. Он не любил распространяться на эту тему по двум причинам: суеверие и природная скромность. Как-то случилось, что на «Штандарте» у нас сложился свой триумвират: я, Берг и Истомин. И, несмотря на то что Берг был на семь лет младше нас, мы с Истоминым приняли его, не замечая разницы в возрасте и в чинах.

– Отсюда прямой путь во флигель-адъютанты, а там что? – не унимался мичман, стараясь расшевелить Истомина.

Николай молчал, провалившись после бутылки шампанского в свои потайные мысли. Пришлось вмешаться, чтобы не создалось впечатление, что он Берга игнорирует.

– Отстань от человека, не видишь – он медитирует. Это как любовь с первого взгляда.

– Дурак ты, Истомин, – подвел мичман итог и все же хлебнул шампанского, выхватив бутылку у меня из рук.

Ямщик выругался и натянул поводья, уводя пролетку от удара. Прямо перед нами из переулка на рысях выскочила пара гнедых, тащившая за собой расписную карету. Не обращая ни на кого внимания, сидящий на козлах кучер лихо гикал, подстегивая лошадей.

– Может, ему морду набить? – оживился Истомин, выведенный из ступора этим происшествием.

– Он тут ни при чем, – я вспомнил, что не курил с того самого момента, как рука императора коснулась моей ладони, вкладывая в нее подарок, и достал сигарету. – Это не кучер, это барин хамит, возомнив себя цесаревичем.

– Ну так давай вытащим его из кареты и намнем бока. – Берг решил поддержать добрый посыл Истомина.

– Вы только представьте, господа, как это будет выглядеть со стороны. Три здоровенных лба в форме морских офицеров вытаскивают из кареты старика в поеденном молью сюртуке и его старуху в вязаном чепчике… И начинают дубасить.

Картина была воистину достойна кисти передвижников, и мы разразились гомерическим смехом. Подрезавшая нас карета проехала метров триста и встала возле аптеки.

– Я хочу посмотреть, что это за гусь. Останови! – Берг был граф. Внутри него сидело желание всегда быть на одну ступеньку выше, чем все вокруг. Он с этим боролся, но стремление доминировать иногда вылезало на поверхность и давало о себе знать. Добрый и милый малый страдал от этого.

Ямщику не надо было два раза повторять, и пролетка встала как вкопанная.

Из той кареты, что стояла впереди нас, вышел мужчина лет пятидесяти пяти с легкой сединой на висках. Он обошел карету, открыл дверь и подал руку своей спутнице, помогая ей спуститься на прогретую августовским солнцем мостовую.

Я смотрел – и не мог поверить. Не мог ошибиться. Не мог обознаться. Это была она. Повзрослевшая и похорошевшая. Не девочка, не барышня, а дама, прекрасная и обаятельная. В легком кашемировом пальто с корзинкой на локте и во французском берете, небрежно надвинутом на затылок, стояла Катя, о чем-то разговаривая с седовласым мужчиной. Развернулась и пошла в аптеку, а мужчина остался ждать возле входа. Она не прошла, она проплыла те метры, которые отделяли карету от входа в здание. Тонко звякнул колокольчик, и хлопнувшая дверь поглотила ту, которую я не видел почти двадцать лет.

* * *

Спрыгиваю с пролетки и бегу к цветочнице, торгующей на углу полевыми ромашками. Хватаю букет и, не дожидаясь сдачи, лечу к аптеке. Боже, что я делаю?! Наверное, это ее муж. Но я не мог совладать с собой, чтобы не увидеться с ней. В детстве мы слишком много дней провели вместе и слишком мало после того, как детство кончилось.

Отец писал мне в училище, что она с матерью уехала из уезда. Тогда я лишь строчкой обмолвился о ней, сожалея, что все так вышло. Учеба занимала меня больше, чем любовь. Что было потом, я не знал: ходили слухи, что Катя поступила в Казанский университет на медицинский факультет, а потом вышла замуж за чиновника, но это были лишь слухи.

Наверное, это он. Тот самый чиновник, вытащивший свой самый счастливый билет.

Прохожу мимо мужчины и толкаю дверь в аптеку. Над головой звенит колокольчик. Я не слышу его, я вообще ничего не слышу и не вижу вокруг. Только ее…

Стоящую в полумраке среди запахов микстур и лечебных трав.

Ее муж смотрит в окно и видит меня с букетом в протянутой руке. Если он не дурак, то даст нам пять минут, чтобы поговорить, и потом мы расстанемся еще лет на двадцать. Достаточно, чтобы состариться и потерять друг к другу интерес.

Он дурак!