Читать книгу - "Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917) - Ева Ингеборг Фляйшхауэр"

Как в упомянутых заявлениях, так и позже Ленин и большевистская печать отрицали инициативу и ответственность большевиков за военное выступление и попытку переворота 10 июня. Личные свидетельства и служебные документы противоречат этой линии самозащиты. Например, в одном австрийском дипломатическом послании из Стокгольма подтверждается, что Ленин тогда намеревался провести пробу сил^[2894]. Автор опирался на сообщения некоего секретного агента австрийским дипломатам в Стокгольме (от 6 июня?), согласно которым директор «Нюа банкен» У. Ашберг узнал, что «Ленин готовится вступить в драку в ближайшие дни. В случае успеха он возьмет власть»^[2895].

«Нюа банкен» играл роль нейтральной перевалочной площадки для немецких субсидий Ленину и петроградским большевикам. Среди прочего он направлял переводы из Дисконтного общества по статьям с безобидными фальшивыми наименованиями в петроградские банки, в которых держали счета товарищи Ленина, в том числе в Русско-Азиатский банк, где в наблюдательный совет входил Л. Б. Красин. Получателями в Петрограде были адвокат Козловский, член ЦК РСДРП(б) и представитель польской социал-демократии в Исполкоме Советов, и кузина Фюрстенберга-Ганецкого Евгения Суменсон^[2896]. «Красный банкир» Ашберг лично следил за этими транзакциями, знал их происхождение, назначение и главных участников. Сообщение о планируемом Лениным захвате власти совпадает с информацией, полученной Сухановым от кого-то из действующих лиц тех событий, вероятно от В. И. Невского^[2897]. Согласно ей, основной целью «манифестации», назначенной на 10 (23) июня, служил Мариинский дворец, резиденция Временного правительства: «Туда должны были направиться рабочие отряды и верные большевикам полки. Особо назначенные лица должны были вызвать из дворца членов кабинета и предложить им вопросы. Особо назначенные группы должны были во время министерских речей выражать „народное недовольство“ и поднимать настроение масс. При надлежащей температуре настроения Временное правительство должно было быть тут же арестовано. Столица, конечно, немедленно должна была на это реагировать. И в зависимости от характера этой реакции Центральный Комитет большевиков под тем или иным названием должен был объявить себя властью. Если в процессе „манифестации“ настроение будет для всего этого достаточно благоприятно и сопротивление Львова— Церетели будет невелико, то оно должно было быть подавлено силой большевистских полков и орудий».

Военная организация ЦК большевистской партии при помощи неизвестных немецких военных советников планировала и готовила восстание, как настоящий генеральный штаб. Она располагала точной информацией о том, какие полки выступят против нее, а какие останутся нейтральными. Она не сомневалась, что 1-й и 2-й пулеметные полки, Московский, Гренадерский, 1-й запасной, Павловский и 180-й (последний со значительным числом большевистских офицеров) полки, а также гарнизон Петропавловской крепости, поддерживавший постоянную связь со штаб-квартирой Ленина в особняке Кшесинской^[2898], и солдатская команда Михайловской артиллерийской школы будут повиноваться ее приказам. Этим частям в роли «повстанческих» войск надлежало сломить сопротивление возможных защитников Временного правительства, устрашить население столицы и позволить агрессорам захватить власть. Командовать ими назначили соратника Ленина по женевской эмиграции, реэмигранта, ныне прапорщика 1-го пулеметного полка Семашко. «Со стороны военно-технической успех переворота был почти обеспечен»^[2899].

Социалистические критики Ленина в правительстве, Петросовете и на Всероссийском съезде Советов разглядели реальную опасность, и делегаты съезда на заседании 11 июня 1917 г. крайне резко осудили большевистское восстание. Выступавшие А. Ф. Керенский, Н. Д. Авксентьев, С. Ф. Знаменский, М. И. Либер и делегат от 5-й армии А. А. Виленкин соглашались с меньшевистским членом президиума съезда Церетели^[2900] в том, что столица едва избежала переворота и необходимо сделать все, чтобы не допустить повторения. Фронтовик Виленкин обратил внимание присутствующих на то, что большевики угрожали правительству пулеметами, которых не хватает на фронте. Бундовец и меньшевик Либер призвал съезд разоружить большевиков, ибо «нельзя отдавать судьбу революции преторианским войскам, навербованным большевистской партией»^[2901]. Наконец, Церетели на заседании социалистических интеллектуалов Совета^[2902] разоблачил большевистскую тактику как «заговор для низвержения правительства и захвата власти большевиками, которые знают, что иным путем эта власть никогда им не достанется»: «Заговор был обезврежен в тот момент, когда мы его раскрыли. Но завтра он может повториться. Говорят, что контрреволюция подняла голову. Это неверно. Контрреволюция не подняла голову, а поникла головой. Контрреволюция может к нам проникнуть только через одну дверь: через большевиков. То, что делают теперь большевики, — это уже не идейная пропаганда, это заговор». Призыв Либера к решительным действиям он обосновал словами: «У тех революционеров, которые не умеют достойно держать в своих руках оружие, надо это оружие отнять. Большевиков надо обезоружить. Нельзя оставить в их руках те слишком большие технические средства, какие они до сих пор имели. Заговоров мы не допустим»^[2903].