Читать книгу - "Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо"

Внутри, в запечатанном помещении, находились сокровища, которые искал Стайн, — тысячи буддийских рукописей и торговых контрактов, которые монахи считали слишком священными, чтобы их читать.

После долгих стараний Стайн договорился с одним более уступчивым монахом. Происходило это в жаркий безоблачный день, когда стражники спали, «усыпленные добрым дымом опиума». Монах набрался смелости, чтобы открыть передо мной грубую дверь… ведущую в углубление в каменной скале… При виде небольшого помещения у меня широко раскрылись глаза… В свете лампы, которую держал монах, стали видны груды набросанных без всякого порядка связок рукописей… В оставшемся свободном пространстве едва хватало места для двух человек^[202].

На пещерных росписях Танхуаня изображены караваны в пути, поклонение купцов святыням и даже портреты оставшихся дома членов их семей. Истолковать рукописи оказалось труднее: Стайн был недостаточно хорошим синологом, чтобы их прочесть. Одиако постепенно они были расшифрованы, и стало ясно огромное значение этих пещер в мировой истории. Из рукописей видно, что Танхуань был большим перекрестком всего света, где встречались культуры Евразии, — местом, где, согласно одной из надписей на стене пещеры, «кочевники и люди Высокого Китая общались друг с другом», «горлом Азии», где дороги «к западному океану» встречаются, как артерии на шее^[203]. Пещеры в скале были местом отдыха путников, прошедших тысячи миль; они соединяли Китай, Индию, Центральную Азию и то, что мы сегодня называем Ближним Востоком; они сливались с другими системами коммуникации, которые достигали Японии и Европы, пересекали Индийский океан до юго-восточной Азии, доходили до Аравии и восточной Африки.

Дорога, ведущая сюда из Китая, — так называемая «Извилистая дорога» — самая негостеприимная из всех, потому что проходила вдали от источников воды с гор, по пустыне, где были только барханы и камни, где «не видно людей, — как говорили погонщики караванов, — и где горька вода для питья»^[204]. В середине XVII века, когда Китай начал завоевания на западе и по Гоби в глубины Синдзяна шли армии и караваны, был обнаружен более северный путь. Он начинался близ Пайлинь Мяо, где горы Ланшань отступают от изгиба Желтой реки и «сходятся все дороги Монголии»^[205], и шел по предгорьям, где есть вода благодаря рекам, питающихся на восточном Алтае.

Путешествие проходило этапами, от яма до яма — то есть от одной военной путевой станции до другой; их разделяло около двух дней пути, там можно было сменить лошадей, а путники спали в козьих шкурах, вывернутых шерстью внутрь. Дорогу между станциями находили по верблюжьему навозу, который вдобавок служил топливом там, где не было зарослей тамариска. «Покажите мне верблюжий навоз, — говорил один из спутников Оуэна Лэттимора в его путешествии по Гоби в 1926 году, — и я дойду куда угодно»^[206]. К западу от Эдзин-Гол лежал участок в четыре дня пути — участок пустыни, покрытой черным гравием; его приходилось преодолевать форсированным маршем при ограниченных запасах воды. Здесь верблюды гибли во множестве, поранившись о раскаленные камни; Лэттимор на всем пути видел много верблюжьих туш^[207].

За исключением так называемого «Черного Гоби», в пути повсюду можно было возобновить запасы продовольствия, купив у пастухов-торгутов тощих овец: стоили такие овцы дорого, потому что их шерсть высоко ценилась. С 1690-х до 1770-х годов дорога через Гоби стала еще более трудной, потому что торгутов, которые весьма рационально охраняли и использовали ее, вынудили переселиться на далекие берега Волги. Однако китайцы быстро поняли, что Синьцзян можно успешно колонизировать и присоединить к своему государству, только если пустыня будет проходима. Поэтому они попросили торгутов вернуться на родину, предварительно в буквальном смысле уничтожив наследственных врагов этого племени^[208].

После пустыни главным препятствием были горы: Тянь-Шань на юге и Алтай — севернее дороги к сердцу Монголии. Тянь-Шань, «Небесные горы», которые видны из пустыни Такламакан, одни из самых грозных на Земле: длиной 1800 миль, шириной 300 миль и высотой до 24 тысяч футов. Обрамленной ими среде добавляет своеобразие углубление среди гор — это Турфанская впадина глубиной в 500 футов ниже уровня моря. Оуэн Лэттимор в 1926 году попытался пройти Мертвой Монгольской тропой, но его остановили «дьявольские» ветры, «несущие снег, жесткий, как песок», в то время как тысяча верблюдов сжимает зубы от холода «с криком, пронзающим уши, как гвоздем»^[209]. «До дней монголов, — объясняет в 1341 году пекинский епископ, — никто не верил, что земля за этими горами обитаема… но монголы, с Божьего соизволения, ценой огромных усилий, пересекли их… и я тоже»^[210].

Духи Обманчивых холмов: бушмены и цивилизация

В конечном счете, хотя цивилизации контактируют через пустыни и существуют пустыни, которые можно приспособить для цивилизованной жизни, тирания природы остается самой жестокой там, где меньше всего средств к поддержанию жизни. Показательный случай (архетип, в терминологии некоторых ученых) жизни на грани возможного — бушмены пустыни Калахари: народ, который согласно распространенному представлению настолько далек от попыток изменить окружающую среду «под себя», что, напротив, сам претерпел любопытную адаптацию, не встречающуюся ни у кого, кроме соседей бушменов, коикоев. Запасы жира, накапливающиеся в ягодицах и на бедрах бушменских женщин, как будто предназначены природой для выживания в периоды голода и засухи^[211].

Частично из-за этого свидетельства зависимости от природы и отчасти, возможно, потому что эти особенности анатомии вызывают в памяти фигурки с утолщенными частями тела, которые так ценили древние скульпторы и гончары во многих частях света, бушменов хочется классифицировать как «архетип примитивов»; часто говорят, что они представляют случай сохранения первобытного образа жизни, предположительно характерного в ушедшие времена всеобщей охоты и собирательства для предков всего человечества. Подобно другим предполагаемым архетипичным примитивным народам — жителям островов Фиджи или тасманийцам, которых художники в прошлом изображали как обезьян, — бушмены живут «на самом краю земли»^[212]; в одном из самых изолированных районов южного полушария. Американская экспедиция, отправившаяся в 1925 году на их поиски, открыто провозглашала, что ищет «недостающее звено» между человеком и обезьяной, и утверждала, что нашла его^[213]. В то же время пресловутая загадка Калахари стала еще притягательнее из-за распространившихся слухов о затерянных городах. Известный своими фантазиями исследователь, «великий» Дж. А. Фарини утверждал, что обнаружил обработанные камни, «принесенные в далеком прошлом сюда руками людей… для сооружения грандиозных общественных зданий»^[214]. В результате представления о необычности бушменов усилились: бушмены казались необъяснимо примитивными в среде, способной поддерживать цивилизацию.