Читать книгу - "Облака на коне - Всеволод Шахов"

– Ух, как льёт, – Николай мотнул головой, стряхивая капли воды с волос.

– Дырявая материя, – только теперь Лена позволила себе поддержать разговор, провела пальцем по неровно отрезанному краю.

– Да, это перкаль… не лучшего качества… Тогда и такой материал для оболочки дирижабля найти – уже счастье.

Николай поднял голову, посмотрел задумчиво на небо.

– Вот и просвет виден. Да, знатная гроза, такую лучше в полёте не встречать.

4

Харабковский смотрел на красное сукно президиумного стола, заваленное бумагами с внушающими значимость печатями. Хотя и чувствовалось, что специальная комиссия порядком устала, но оставалось заслушать ещё нескольких неустойчивых и вынести по ним вердикт. И хотя решение было принято заранее, и в более высоком партийном органе, всё же формулировка зависела от многих факторов.

Но пока за тумбой для докладчика стоял Кулик. Последние вопросы из зала были безобидными. Он ответил на них безукоризненно и теперь, из первых рядов, едва слышно, говорила тоненьким голоском девушка в белой косынке с двумя тёмными, почти чёрными косами.

Харабковский посмотрел вглубь заполненного людьми актового зал института. Постепенно нарастал шумок, местами затеялись негромкие беседы. Харабковский проскользил взглядом от задних рядов к передним. Заметил в третьем ряду напросившегося присутствовать на собрании Трояни. Павловна, чуть склонив голову к его уху, переводила.

А девушка, запинаясь, рассказывала, как Кулик помогает ей изучать чертёжное дело, как помогает узнать тонкости «проведения линий на чертеже».

Харабковский про себя усмехнулся: «Кукушка хвалит кулика за то, что хвалит он кукушку»

– Может он любовную линию проводит… – кто–то из последних рядов скользко выкрикнул. Смех раскатился по залу.

– Эй, Курицын, заткни глотку, – ответили защитники девушки из другого конца зала.

«Ну, прямо птицекомбинат!» – Харабковский чуть было не прыснул.

Загремел колокольчик. Зал успокоился.

Харабковский скосился на список. Карандашные «плюсики» стояли напротив одиннадцати фамилий. Он поставил ещё один.

– Герц Беркович, а почему мы не по порядку идём, а вразнобой? – Харабковский чуть вздрогнул от неожиданного, с подвизгиванием, скрипучего голоса крючконосого Кузина.

– Товарищ председатель! – Харабковский управлял голосом, как ему казалось, гораздо лучше, чем Кузин. – Просто некоторые товарищи ещё не закончили рабочий день и отсутствовали.

– А–а, я уж подумал, нет ли тут какой игры с вашей стороны… – скрипучий Кузин хихикнул, будто отбил молоточком ритм.

«Устали, точно устали… можно и неустойчивого выводить». Харабковский скосил взгляд на подчёркнутые строки в газете: «…заканчивающаяся чистка партии, выбросившая из рядов Ленинского большевистского авангарда рабочего класса все неустойчивые, примазавшиеся и неактивные элементы, подняла ещё выше авторитет партии в массах, сделала партию ещё более боеспособной и сильной…»

Харабковский передал лист с фамилиями секретарю собрания.

– Ну, что ж, остался один, – секретарь громко возвестил, – Рютин Василий Марте–мь… – запнулся, недовольно придвинул лицо к бумаге, продолжил по слогам, – мь–я–но–вич.

С третьего ряда, улыбаясь, как будто дождавшись чего–то интересного, переваливаясь, к трибуне зашагал Рютин.

– Тюбетейку, товарищ, снимите! – Кузин сощурил глаза.

Рютин двумя пальцами ухватил за рёбра коробочку тюбетейки, аккуратно снял с головы и поставил на дощечку–поперечину тумбы, предназначенную для бумаг. Светлый ёршик волос стоял торчком. Рютин пару раз провёл по нему ладонью.

«Клоунством всё занимается!» – чуть не вывалилось у Харабковского с языка, – «Эту дурацкую тюбетейку всё таскает… с отдыха на югах. Ещё и приговаривает: "Сам Сталин тюбетейку носит". Увидел фотографию в газете, как Сталин в восточном наряде принимал депутатов из Туркестана, так всем недовольным в упрёк ставит. Ничего, и тебя приструнят, умник. Вон, на Гарфа посмотреть, тоже раньше выступал, сейчас призадумался, француз».

Харабковский поймал себя на мысли, что смотрит на большой портрет Сталина на стене актового зала и несколько смутился, казалось, взгляд вождя был направлен к президиуму, хотя стол находился несколько в стороне. Под портретом, на красном фоне белые буквы призывали: «Организуем большевистский контроль работы органов управления. Направим огонь самокритики против бюрократических язв и недостатков аппарата».

– Товарищ Рютин, – Кузин решил не экспериментировать с произнесением отчества,– вы три года в партии, но вопросов к вашей биографии от многих наших товарищей всё больше и больше. Расскажите о вашем отце.

– А разве сын за отца отвечает? – Рютин недовольно пробурчал, но потом выпрямился и стал громко говорить. – Я знаю своего отца как убеждённого ленинца. Возможно, в каких–то вопросах он ошибался, я не разговаривал с ним уже пять лет…

– Конечно, когда ему с ним разговаривать? Он же в Сибири срок отбывает! – выкрик басом из зала какого–то старика прервал Рютина. Может и к лучшему, потому что Харабковский решил свернуть обсуждение с опасной дорожки. Поднялся, поправил гимнастёрку.

– Товарищ председатель собрания, я хочу немного рассказать о Рютине. В нашем конструкторском бюро он занимается расчётами на прочность корабля новой конструкции. Это важная работа для всего коллектива. Рютин прекрасно разбирается в технике, математике. Человек мягкий, с товарищами по работе не конфликтует…

Бас старика из зала прогудел:

– Васька, а чего ты молчишь, я знаю, о тебе рассказывали, как ты уже в семь лет в школе учил других читать и считать!

– Стоп, товарищи! – Кузин постучал по графину пальцем с массивным обручальным кольцом, – Хорошо! Товарищ Харабковский, пусть сам товарищ Рютин о себе расскажет, – Кузин сделал покачивающие движения ладонью в сторону Харабковского, мол, садись, тебя сейчас не слушаем и выдвинул подбородок в сторону Рютина.

– …в настоящее время в Дирижаблестроительном учебном комбинате я провожу заключительный этап расчёта напряжений продольных балок киля. Для лаборатории предложил методику оценки… – Рютин жонглировал техническими терминами, озвучивал математические формулы и… жестикулировал.

Кузин всем видом показывал, что заскучал и порывался прервать, оценивая, где переключить Рютина на земные темы, но сам Рютин и помог.

– Да, извините, увлёкся, я думаю, многим не интересны особенности моей работы. Но, я считаю, что партия должна знать, что деньги идут на общее для страны дело, – Рютин плутовато облокотился на тумбу.

В президиуме встрепенулись. Молчавшая до этого женщина в кожаной куртке, слева от Кузина, быстро проговорила: – Ну почему же, нам интересно, чем живут те, кому дальше строить наш гражданский воздушный флот.

Кузин, наконец, перехватил инициативу:

– Товарищ Рютин, вы читали сегодняшнюю газету?

– Нет, к сожалению, сегодня проводились испытания, нагружали балку, – Рютин развёл руками, – не было времени.

– Жаль, – Кузин покачал головой, – что же, нескольких минут свободных не нашлось? Каждый коммунист и комсомолец должен быть в курсе дел партии.

Харабковский скривился, про себя подумал: «Неужели комиссия получила установку задавить Рютина?»

– Если бы чего случилось, наверное, все бы говорили, а так… я позже почитаю. – у Рютина, некстати, на губах проявилось что–то наподобие усмешки.

Харабковский мрачно подумал: «Эх, Рютин,