Читать книгу - "Цивилизация запахов. XVI – начало XIX века - Робер Мюшембле"

Для какой грязи используются сегодня ароматы! Душат не только одежду и волосы, но и головку полового члена, и влагалище перед соитием, чтобы достичь вершины сладострастия. Другие же носят надушенные четки не для молитвы, но лишь из тщеславия и ради привлечения к себе любовников, чтобы казаться приятнее. Но в храм, к алтарю, посвященному Богу, следует приходить лишь надушенными каплей ладана, стоящего две-три монеты^[161].

Он уточняет, что не полностью отрицает духи, потому что они могут быть полезны в некоторых лекарствах, и просто советует пользоваться ими, не злоупотребляя.

Жан Польман, каноник из Камбре, в 1635 году издал труд под названием «Бич женской груди». Он видит в «постыдной груди» «морду ада», подушку Сатаны, который резвится на этих «горах из слоновой кости». Во второй части своего труда он пишет: «Природа учит, что девицы и женщины должны носить вуаль», — сегодня схожих мнений придерживаются отнюдь не католики^[162]. В том же году парижский священник Пьер Жюверне издал «Особую речь против тщеславия современных женщин», также воспрещающую открывать грудь на улицах, в церквях и прочих местах. Это можно простить, если грудь лишь чуть приоткрыта, но грех становится смертным, если она обнажена сильно. Тот, кто смотрит на обнаженную грудь, тоже грешит, полагает автор^[163]. Нагота, к которой прежде неоплатоники относились с симпатией, полагая, что в красивом теле может быть только прекрасная душа (среди них художник Сандро Боттичелли), отныне рассматривалась совсем в ином свете. Женская нагота стала считаться бесстыдной и искушающей. Чтобы умерить вожделение, испанская мода, распространившаяся в последние десятилетия XVI века по всей Европе, предписывала закрывать малейшие участки тела: руки — перчатками, шею — высокими воротниками, голову — шляпой или чепцом, лицо, мужское и женское, — толстым слоем белил и румян. Это приводило в ярость моралистов, потому что они видели в косметике возможность соблазнения мужчин дамами из общества. Жюверне считал, что дамы таким образом кажутся лучше, чем есть на самом деле. Идеалом считалась белизна лица, поэтому дамы обильно пудрились и поднимали себе скулы румянами. Некоторые еще сильнее привлекали к себе внимание мушками из тафты или бархата, очень заметными на белой коже. Жюверне видел в этом лишь дьявольские уловки, вводящие светских дам в смертный грех. Они заплатят за это, говорил он, на Страшном суде. Церковники продолжают свои инвективы в течение всего XVII века. В 1682 году Клод Флери, будущий исповедник Людовика XIV, все еще клеймит позором бесстыдство нравов женщин. С его точки зрения, те, кто красится, модно одевается, носит бессмысленные украшения, душится, у кого неприличная походка, — такие женщины не могут быть добрыми христианками^[164].

Оде де Тюрнеб (1552–1581), ученый юрист, остроумный человек, завсегдатай литературных салонов, например салона мадам де Рош, около 1580 года написал комедию «Довольные», персонажи которой обсуждают женские хитрости. «Особенно мне не нравится нарумяненная женщина, — сказал один из них, — даже если она прекрасна, как Елена, я бы не стал ее целовать, к тому же я знаю, что все эти румяна и белила — не что иное, как яд». Собеседник переплюнул его, сказав, что «эти напудренные и нарумяненные лица, на которых слой краски толще, чем венецианские маски, начинают терять доверие здравомыслящих людей». Возвращаясь к своим обвинениям, первый уточнил малопривлекательный состав косметических средств: «Вообразите, что молодые люди ухаживают за дамами, чтобы узнать, каковы на вкус сулема, тальк, белила, красная испанская краска, яичный белок, киноварь, лак для волос, сосновое семя, ртуть, моча, уксус, настой лилии, ушная сера, квасцы, камфора, бура, дрожжи, хна и прочее, чем женщины мажут лица в ущерб собственному здоровью! К тому же, не достигнув и тридцати пяти лет, они покрываются морщинами и становятся похожими на старые нечищеные сапоги, у них выпадают зубы, и от этого у них изо рта пахнет, как из вонючей дыры. Поверьте, когда я думаю о таких мерзостях, меня может вырвать». Героиня пьесы — дама культурная, занимается музыкой. Ее красота «не спрятана в шкатулках, ее не наводят по утрам, встав с постели. У нее естественная красота, без обмана»^[165].