Читать книгу - "Граф Брюль - Юзеф Игнаций Крашевский"

мужчина, широко распахнув двери. Он тотчас остановился и, не снимая шляпы, ни с кем не здороваясь, пристально и со вниманием посмотрел на собравшихся. Это был третий советник, Стаммер.

— Что же это, сейм, что ли? — медленно спросил он, обнажая голову.

— Неожиданный, — нехотя отвечал Геннике. — Право, кажется, вы готовы подумать, что мы здесь составляем заговор.

— Кто же сегодня смотрит и думает о чем-нибудь? На это будет достаточно времени завтра, — сказал Стаммер. — Сегодня каждый думает про себя и сводит счеты с совестью, не погрешил ли он в чем-нибудь перед восходящим солнцем, кланяясь заходящему: известно ведь, что став лицом на запад, нужно повернуть известную часть тела на восток. Все три советника засмеялись.

— Стаммер, ты все знаешь! — воскликнул Глобик. — Что слышно?

— Колокола, колокола и колокола! — сказал Стаммер. — Если бы я услышал что-нибудь другое, будьте уверены, что я поостерегся бы говорить об этом, так как кто из нас может знать, кто здесь друг, кто враг? Следует молчать, одним глазом плакать, а другим смеяться и тихо, тихо, тихо… Но я вижу Геннике со шляпой… — прибавил он после небольшой паузы. — Ты уходишь?

— Да, я должен идти, — извиняясь глазами перед присутствующими, сказал хозяин. — Служба.

— Да, да, очень важная, — прибавил Стаммер, — сегодня каждый сам служит себе… А нет хозяина более требовательного, чем свое я.

— В самом деле вы ничего не знаете? — тихо спросил Глобик, приближаясь к Стаммеру.

— Напротив, знаю очень много, но не скажу ничего, исключая одной новости.

Все приблизились.

— Мы в Саксонии отошли на второй план. Поляки же заняли первое место. Наше курфюршество уже в кармане, следовательно, о нас нечего и заботиться; но что касается польской короны, то она еще далеко не в руках, а получить ее было бы очень желательно; вследствие этого мы и должны уступить свое первое место Сапегам, Липским, Чарторыйским, Любомирскому, Мошинскому, Сулковскому.

— Сулковского ты поместил последним, — произнес Лесс. — Что это значит?

— То, что он должен быть первым, — сказал Стаммер, — а так как теперь жаркое время, хотя при дворе и холодно… то спешу проститься с вами, господа.

Он надел шляпу на голову и вышел. За ним вскоре ушли и Другие, последним ушел хозяин, который хотел, по-видимому, идти один, так как нарочно опоздал, отдавая приказания.

В воротах дома, оглянувшись, каждый направился в другую сторону.

На Базаре можно было видеть собравшихся в кучки людей и проходящих стройными рядами солдат. С таким же, как и здесь, любопытством расспрашивали, допытывались и в остальных домах саксонской столицы, но до вечера никто не мог сказать ничего положительного.

Уже смеркалось, когда перед домом, в котором жил падре Гузрини, остановились носилки. Комната, в которой мы видели его беседующим с Брюлем, была его кабинетом. Здесь только он принимал очень близких гостей. Исповедник королевича и королевы составлял при дворе наименее видимую, но самую могучую силу. Сам старик, будучи очень скромен и нетребователен, не нуждался в обширном помещении, но оно было необходимо для принятие многих и часто знатных гостей.

Поэтому-то падре занимал весь верх, и сообразно с тем кто был у него, он принимал или в кабинете, в котором на диване лежала гитара, или в зале, меблированной скромно, но изящно, или же в комнатах, в которых помещалась его библиотека и другие коллекции.

Из носилок выскочил мужчина в черном штатском платье и со шпагой. Лицо указывало на его иностранное происхождение, оно было очень красиво, с аристократически нежными чертами, но бледное и изношенное. Оно становилось еще привлекательнее, вследствие слишком кроткой улыбки. Высокий, белый лоб, темные большие глаза, римский нос, узкие губы и старательно выбритое лицо делали его очень похожим на великосветского кавалера. На нем был накинут черный плащ, а у платья все украшение составляли только белые кружева.

Пройдя смело лестницу, незнакомец позвонил у дверей, а когда их отворил старый слуга, он, не спрашивая ни слова и не приказывая доложить о себе, прямо направился к внутренним комнатам; увидев это, слуга поспешил как можно скорее отворить ему двери только не кабинета, а гостиной отца иезуита.

Это была темная комната, меблированная очень скромно и наполненная различными священными картинами и изображениями. Тонкий слой пыли, покрывавший мебель, указывал на то, что в этой комнате редко кто бывает.

И в данную минуту в ней не было никого, но тотчас из кабинета вошел падре Гуарини, услышавший беготню и увидавший прибывшего. Немного изумившись, он с величайшей покорностью склонил перед ним голову и сложил руки на груди.

Прибывший подошел к нему, и они поцеловались в плечи, но Гуарини нагнулся почти к самой его руке.

— Вы не ожидали меня? — быстро и подавленным голосом произнес гость. — Я и сам не знал, что буду здесь сегодня. Вы догадываетесь, что привело меня сюда… Время, которое мы переживаем, очень важно для нас.

— Я уже вчера послал за инструкциями, — тихо возразил хозяин.

— Я вам привожу их. Прикажите запереть все двери, так как мы должны говорить глаз на глаз.

— Нет надобности отдавать подобного приказания, потому что мы здесь в полной безопасности.

— В таком случае не будем терять времени. В каком положении находятся дела? Что слышно? Опасаетесь ли вы чего-нибудь? Нужна ли помощь? Говорите и посоветуемся заранее.

Гуарини задумался, взвешивая слова, которые намеревался сказать.

Хотя гость и был одет в штатское платье, тем не менее хозяин тихо сказал ему:

— Преосвященный отче, состояние двора вам так же хорошо известно, как и мне. Королевич очень ревностный католик, королева тем паче. Первый фаворит, Сулковский, тоже католик. Почти все, что их окружает, исповедует нашу веру.

— Но Сулковский? Я слыхал, что в его руки должна перейти власть. Королевич добрый, но слабый, ленивый, подчиняющийся, не любящий труда; поэтому кто-нибудь должен править вместо него. Если Сулковский, то можем ли мы ему доверить?

Гуарини задумался, взглянул в глаза прибывшему, приложил руку к губам и покачал головою.

— Он католик, — промолвил он, — но холодный, самолюбивый. Самолюбие у него стоит выше религии; его влияние, если бы оно продолжилось, было бы для нас, для католицизма и дела обращения гибельным. Нет сомнения…

— Однако, — прервал гость, — нет никакой возможности повалить или обойти его. Довольно ли сильна королева?

— С ее личностью и характером! — прошептал падре. — Неужели вы думаете, что в этом спокойном, добром и честном королевиче не отзовутся кровь и страсти Августа Сильного? Разве это возможно? Какое же значение будет иметь тогда королева? Сулковский заменит ее другими, чтобы через них управлять.

Гость сморщил брови.

— Вы рисуете очень печальную картину. Но как