Читать книгу - "Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг. - Эмрах Сафа Гюркан"

Проблема заключалась не только в религии. Открытие портов для земляков-корсаров, не отличавших друга от врага, повлекло бы и дипломатический кризис. Появление Мурада-реиса вместе с французским кораблем вызвало не только протест посла, но и конфискацию голландских судов в портах Франции. Генеральные штаты, стремясь сохранить лицо, решили сжечь возвратившихся ренегатов, однако наказания так и не последовало. Да и о какой смертной казни могла идти речь? Многих задержанных мюхтэди просто отпустят на волю, и даже дадут им проводника, чтобы помочь уплыть из Зеландии^[241].

Были среди мюхтэди и те, кто возвращался на родину навсегда. Можно предположить, что большинство пленников, принимавших ислам, обратились не по своей воле. Если еще прибавить тех, кто тосковал по семье и родине, или же тех, кто не воплотил своих корсарских надежд, то мы еще быстрее поймем, почему часть пиратов при первой возможности бежала от сотоварищей. Те, кто бросался с галеры в море и не успевал доплыть до берега (подобно дезертирам, которые выпрыгивают из поезда, едва завидев родное село), почти всегда доживали свой век в тюрьме; такая судьба постигла, скажем, Мустафу/Луи^[242]. Опять-таки, один из алжирских кораблей, спасаясь от шторма, укроется в Руссильоне, но весь его экипаж бросят в тюрьму по приказу местного губернатора из-за того, что реис не сможет предоставить паспорт, полученный от французского консула. В 1674 году пленных моряков освободят по настоянию дипломатов, но ренегаты из их числа не возвратятся. Мюхтэди-французы, снова став христианами, предпочтут остаться на родине, тогда как сам реис, ренегат-генуэзец, поплывет домой. Что еще хуже, останутся даже мудехары, которых Лоран Арвьё отдельно обозначил как рабов. Нам не до конца понятно, кем были эти рабы, но очевидно, что в Алжир возвратились только турки-мусульмане с мудехарами^[243].

Некоторые возвращения на родину выглядят более спланированными. Яркий пример – история неких мюхтэди, которые покинули Алжир под предлогом корсарства, взяв с собой как можно меньше янычаров. Едва достигнув христианских берегов, они ночью, подав знак гребцам, которых освободили, вместе подавили сопротивление янычаров и вернулись в родные края^[244]. Были и такие реисы, которые предусмотрительно не нападали на представителей тех стран, куда могли возвратиться. Скажем, фламандец Хаусс, пиратствующий в Алжире, пока его жена проживала в Марселе, забирал с захваченных французских судов только товары, не трогая экипажи и пальцем, – в общем, «инвестировал в будущее»^[245].

Но кто-то из пиратов возвращался на родину и ради мести, ведь не каждый ренегат был обязан питать возвышенные чувства к тому, что оставил позади^[246]. Как мы покажем на примерах в разделе 8, часть корсаров, оказавшихся в Северной Африке, считали, что с ними поступили несправедливо. И они, мечтая о том годами, не упускали возможности отомстить судьбе – направить корсарские корабли на собственные страны, обречь земляков на долгую неволю и разграбить сотни их «уютных уголков».

Много примеров свидетельствует о том, что ренегатство не устраняло связей между людьми, рожденными в одном краю^[247]. Например, в Тунисе солидарность феррарцев переросла в «клановость»^[248], а голландские капитаны старались набирать себе экипажи только из соотечественников. Вполне естественно и то, что землячество проявилось у корсаров на уровне «наставник-ученик». Так знаменитый Кючюк Мурад-реис воспитал Дансекера Сулеймана-реиса (Иван Дирки де Венбур), и тот в свою очередь стал спонсором учителя. Мурад-реис также последует примеру наставников и на своем долгом пути к успеху приведет в Северную Африку многих соотечественников^[249]. Благодаря таким связям голландские моряки всегда осознавали свою этническую принадлежность. А еще лучше представить себе то, какую гордость испытывали нидерландцы, поддерживая алжирских корсаров, можно по именам, которые они давали кораблям, как то: «Самсон» (ум. 1624) или же «Симон» (Симон Дансекер, ум. 1615); притом стоит учесть, что со смерти легендарного корсара на тот момент (1682) миновало больше полувека^[250]. Ситуация не отличалась и у англичан. Капитаны корсарского флота, напавшего на судно «Дельфин» (Dolphin), британские ренегаты Рамазан (Генри Чандлер) и Джон Гудейл, по сходному принципу подбирая себе моряков и пушкарей лишь из англичан и голландцев, совершат непоправимую ошибку, – и взбунтовавшиеся рабы погубят их, захватив судно^[251].