Читать книгу - "Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918) - Владислав Аксенов"

В сатирических изданиях в качестве профилактики технофобий мощь техники противопоставлялась стихийной силе русской природы: гигантским пушкам — гигантские лягушки, перед которыми в болотах увязала немецкая артиллерия (ил. 172). В ряде статей авторы старались доказать, что силы природы стоят на стороне русской армии. Корреспондент «Огонька» приводил случай, как немцы заминировали поле, ожидая наступления русских войск, однако в результате сами пошли в атаку по заминированному пространству. В это время в землю ударила молния и минные заряды сдетонировали, заставив немцев обратиться в бегство^[2221].

Противопоставление технологий и природы в некоторых случаях рассматривалось как борьба разума с естественными ресурсами. Журнал «Вокруг света» опубликовал слова одного русского полковника о столкновении немецкой и русской армий как о соперничестве техники с «естественными силами природы»: «Германия, это страна техники, системы; это — гигантский завод, который во время войны превращается в гигантскую крепость. Мы испытываем такое чувство, как будто сражаемся не с армией, а с машиной. Они в избытке обладают всем, что может дать военному искусству превосходно развитая промышленность… Теперь перейдем от техники к естественным силам природы. Вы видите наш полк после нескольких дней непрерывных сражений. Так вот, через 3–4 дня все его потери будут пополнены. Там, в тылу, стоят солдаты, с нетерпением ожидающие взять оружие, выпавшее из рук выбывших из строя товарищей. Германская механика износится, кадры будут постепенно таять. Но ничто не помешает нам иметь на театре военных действий несколько миллионов солдат»^[2222]. Хотя это интервью, по всей видимости, было выдумано журналистом, подобная позиция, рассматривавшая русских солдат как пушечное мясо, была характерна для части «высоколобой» общественности и, конечно же, не скрывалась от рядовых солдат, усиливая антивоенные настроения. Артиллерист В. В. Савинков вспоминал: «Много раз слышал от офицеров (и хороших, честных, добрых офицеров), что солдат не стоит лошади; что лучше уложить роту, нежели потерять пулемет и т. п. Наша тактика — не писанная, а подлинная, применявшаяся все время на войне, сколько я знаю — заключалась главным образом в подавлении противника массами. Основа ее — убеждение, что солдат — не человек, а материал»^[2223]. С другой стороны, проигрывая Германии технически, российская пропаганда вынужденно обращалась к теме неисчерпаемости природных ресурсов для поддержания боевого духа армии. Кроме того, в печати постоянно муссировалась тема силы русского духа, его превосходства над немецким. Указывая на рост психических заболеваний на войне, корреспонденты отмечали, что нервы германского солдата, изнеженного городской индустриальной жизнью, слабее, чем у русского крестьянина.

В этой связи уместно вспомнить распространявшийся лубочной продукцией сюжет о захвате русскими бабами немецкого аэроплана, а также сатирические плакаты, на которых бабы врукопашную расправлялись с вражескими полками. Рассказывали истории о захвате крестьянками немецких пушек. Последнее нашло выражение в организованных в Варшаве в октябре 1914 г. «парадах» трофейной техники: по улицам города на двуколках провозили немецкие орудия, на передках которых сидели бабы, управлявшие лошадьми^[2224]. Баба на пушке становилась своеобразным символом сатирическо-патриотического дискурса.

Однако проблема столкновения техники и природы имела и другую — экологическую — плоскость. Появлялись аэрофотографии земли, изрезанной траншеями и воронками от взрывов крупнокалиберных снарядов. Некоторые из них назывались «Оспа войны». Другая распространенная метафора — «лунный пейзаж». В журнале «Природа и люди» был опубликован снимок изрытого лунками от снарядов поля, сопровождавшийся пояснением: «Пусть читатель не принимает эту фотографию, столь напоминающую лунный пейзаж с кратерами, за астрономическую иллюстрацию. Это небольшой участок земли перед нашими окопами, весь изрытый воронками от разрыва немецких снарядов»^[2225]. В других статьях воронки от снарядов назывались «лунными кратерами»^[2226]. Обращалось внимание на урон, нанесенный животному и растительному миру. «Природа и люди» перевел с английского статью профессора В. Пайкрафта, который рассказывал об экологической катастрофе у берегов Англии, вызванной вытекающим из потопленных кораблей маслом. Помимо морских обитателей, от него страдали и птицы, гнездившиеся в прибрежной полосе^[2227]. В публикациях «Жертвы войны в растительном царстве», «Пулевые раны деревьев» речь шла о погубленных артиллерийским обстрелом лесах. Побывавший на фронте корреспондент описывал отвоеванный у немцев лес: «Шумно и гулко в лесу в это солнечное утро. Но нет в нем радости жизни. Кроме людей, все живущее здесь замерло. Не слышно вечного тысячеголосого гимна природе, ни птичьего щебета, ни стрекотанья насекомых… Лес изрезан окопами и весь в плешинах. Деревья сломаны наполовину или же целиком повалены; местами как бы спилены у корня. Везде следы борьбы и разрушенья»^[2228]. Осенью 1915 г. современники писали об «эвакуации» из Беловежской пущи зубров, а в октябре 1916 г. в Петроградской губернии было отмечено небывалое нашествие белок^[2229]. Обыватели решили, что белки бежали от наступающей на Северном фронте немецкой армии.

В журналах писали, что непрекращающаяся канонада крупнокалиберных гаубиц «дразнит атмосферу» и природа отзывается всевозможными стихийными бедствиями, в частности непрекращающимися ливнями^[2230]. Для рядовых солдат, проводивших дни в окопах под дождем, это были не просто слова, они вызывали мысли о грядущем потопе и о наступающих последних временах.

Ил. 173. Н. К. Калмаков. Гнев войны. 1915–1917

Страх перед артиллерией выражался в наделении ее не только гигантскими размерами, но и зооморфными признаками. Чаще всего орудия получали формы насекомых, в чем можно усмотреть проявление инсектофобии (боязни насекомых). В октябре 1915 г. в сатирическом журнале «Будильник» была опубликована карикатура, изображавшая пушку на лапах то ли паука, то ли кузнечика, причем ее дуло было таким же мохнатым, как и лапы. Вряд ли это изображение вызывало беззаботный смех нервированных войной читателей. Вероятно, самый жуткий образ зооморфной пушки был создан художником Н. Калмаковым на картине «Гнев войны»: чудовище на паучьих лапах возвышалось средь дыма и огня, а под его брюхом копошились детеныши-ядра с горящими глазами (ил. 173). Калмаковская пушка «пошла в тираж» и, с небольшими изменениями, выпускалась в виде почтовых открыток (ил. 174). Источники образов калмаковских пушек несложно найти в российских иллюстрированных изданиях, публиковавших фотографии и сделанные на их основе рисунки реальных гигантских гаубиц (ил. 175). Вместе с тем природу живописного образа нельзя объяснить банальным заимствованием. Дж. Боулт и Ю. В. Балыбина считают, что для творчества Н. Калмакова периода Первой мировой войны характерным стало «обескураживающее сочетание монстров, секса и смерти — „культа уродства“»^[2231]. В этом смысле эстетика декаданса нашла благодатную почву в психологической (или даже патологической) атмосфере эпохи Великой войны. По-видимому, «культ войны» способствует развитию «культа уродства», хотя возможно и обратное влияние.