Читать книгу - "Запад и Русь. Истоки противостояния - Георгий Катюк"

Так незаметно мы и подобрались к искомому еврейству катаров. Ведь павликиане, на поверку оказавшиеся публиканами, т. е. судьями, т. е. иудеями, считаются их предшественниками. Одновременно появилось и осознание того, что катары были еще и одними из последних рим-лян-имперцев в отличие от тех, кто положил конец их господству на исторической сцене. Я имею в виду французов. Последние на порядок дальше катар отстояли от цивилизационных основ Рима и от связывающей его подэтносы древнеиудейской духовности. Да и политически французская держава всегда стояла по отношению к империи некоторым особняком. Нелестное прозвище «северных варваров», под которым французы стали известны в более ранней истории, было получено ими вполне заслуженно.

Можно, конечно, связать французов с Римом посредством Каролингской империи, в которой многие видят их прошлое и в которой можно узреть некое продолжение Рима, но это будет большой натяжкой. Согласно официальной (причем далеко не идеальной) версии Карл Великий был коронован в качестве императора римского папой Львом III в 800 году^[57]. Но даже в этом, достаточно спорном случае французы не выглядят римлянами. Союз империи Карла с Римом был настолько зыбким и обманчивым, что недолго охватывал все ее части. После раздела империи по Верденскому договору римская императорская корона лишь весьма непродолжительное время побывала у Карла II лысого, короля Западно-Франкского государства (будущей Франции). Правопреемницей древнего Рима и империи Каролингов считается не Франция, а оттоновская Священная Римская империя, ядром которой стало Восточно-Франкское королевство (будущая Германия). Хотя и эта была империей скорее самопровозглашенной.

Таким образом, причисление французов к римлянам является своего рода бахвальством: римлянами они были липовыми, в лучшем случае — «новыми». Да и самого Карла Великого нельзя назвать французом. Он олицетворял собой все европейскую общность. Альбигойские войны приобретают, таким образом, совсем иной оттенок, чем тот, который им придается официальной историографией. Это не поход римлян (если иметь в виду силы, собранные под эгидой папы римского) против схизматиков, а совсем наоборот.

Это и не «воссоединение» Франции: никогда Окси-тания Францией не являлась. Принадлежность ее к государству Карла лысого на самом деле — всего лишь хронологическое недоразумение. До присоединения Оксита-нии в результате Альбигойских войн Францией назывался лишь регион, непосредственно примыкавший к Парижу — Иль-де-Франс. «В более широком смысле «Франция» также включала территорию, расположенную между Ауарой, средней частью Меузы и Шельдой, но земли к югу от Луары и Центрального массива, а также все Средиземноморское побережье, существовали отдельно. До конца XIV века путешественники, направлявшиеся на север из Тулузы или Авиньона, считали, что идут во Францию, а не перемещаются в ее пределах»^[58].

Нельзя утверждать, конечно, что и катары были римлянами в чистом виде. В позднеантичной истории они изображены вестготами, т. е. изначально такими же варва-рами-арианами, как и сменившие их франки. Но их арианство, пересаженное на римскую почву, было, возможно, ближе к религии Рима (имеется в виду дохристианский Рим), чем даже византийское православие, утратившее к тому времени под влиянием Запада свою протоиудейскую, т. е. по-настоящему римскую первооснову, и превратившееся в другую разновидность того же арианства.

То есть, несмотря на принадлежность катар и византийцев к одной, римской культуре, между ними не могло не существовать разногласий. Константинополь временами не чурался даже ренегатского преследования павлики-ан (тех же катар) и богомилов — приверженцев веры пра-отцев, балканских сподвижников катаров.

Даже изначально, без учета пролатинской переориентации Константинополя, религия всадников-катар неминуемо должна была отличаться от религии центра, являвшегося средоточием жрецов-патрициев. Таковы законы жанра: паства часто противостоит клиру в духовном плане.

А все потому, что эта паства, в отличие от клира, подходит к религии упрощенно, рационалистически. Она отвергает не только саму актуальность посреднической миссии духовенства, но и основные догматы веры, усложняющие ее понимание.

Так, катарами, как и другими «еретиками», отвергалась двойственная природа Христа — основной компонент латинского христианства, вносивший в него немалую толику иррационализма. Христос, если катары его и признавали, был в их понимании ангелом, лишь принявшим облик человека, дабы указать человечеству путь спасения. В этом Христе виден, скорее, гностический символизм, нежели христианский.

Двойственность природы Христа не была воспринята в полной мере и единоутробным с катаризмом православием: Христос в нем не стал равным Богу из-за невозможности исхождения от него Святого Духа. Арианское отрицание его божественной сущности так и не было до конца преодолено.

Как бы то ни было, а именно катар можно считать самыми верными хранителями традиций древнего, дохристианского Рима. Получается, именно с гибелью последнего катара, а вовсе не с гибелью Ромула Августула, произошло окончательное падение Рима. Точнее, западной его части, поскольку восточная продолжила свое существование на Русской равнине. Разрушение же Иерусалимского храма, ознаменовавшее конец иудаизма в качестве мировой религии (только теперь начинаешь понимать причины того упорства, с которым эта вера называется «мировой религией»), и гибель Римской империи под ударами герулов Одоакра, были лишь виртуальными копиями настоящего упадка Рима, или, возможно, его стадиями, сильно разнесенными во времени.