Читать книгу - "Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман"

Гераклом… — начал Филагрий, но Посидоний шикнул на него. — Кто это такой, чтобы я перед ним извинялся? — продолжил он.

— Кесарий врач, архиатр Нового Рима, — ответил разъяренный Посидоний.

Черноволосый незнакомец обернулся, услышав за своей спиной взволнованный шепот братьев, протянул Филагрию руку со словами:

— Вставай, будешь мне помогать. Ты и есть тот молодой хирург, которого мне так хвалил Каллист врач?

— Да, — растерянно ответил Филагрий.

Больше он не сказал ни слова — только подавал Кесарию нужные инструменты и ловко завязывал лигатуры, краснея от неожиданных похвал.

— Разогреть каутерион? — с готовностью предложил Посидоний. — Прижигать будете?

— Нет, — твердо ответил Кесарий и его слегка передернуло. — Обойдемся без прижиганий.

Когда медный таз наполнился зловонным гноем, а Посидоний в очередной раз давал стонущему больному, которого удерживали трое дюжих рабов, филонию с опийным маком, Кесарий сказал, обращаясь к рабам:

— Теперь вашему господину нужен покой, оставьте его в комнате рядом с иатрейоном, я вечером еще осмотрю его. А ты, — он кивнул бледному, словно оперировали именно его, Посидонию, — останешься с больным и будешь следить, чтобы свинцовая трубка, которую мы установили в плевральной полости, не забивалась гноем.

— Можно, я тоже с братом останусь? — попросил великодушный Филагрий. — Только катаракту низдавлю… там ждет больной. Катаракта справа.

— Я уже низдавил, дело быстрое, — ответил Кесарий.

— Хозяин что правой, что левой рукой владеет одинаково, — с гордостью сказал Трофим, протирая инструменты.

+++

— Леонта, ты чувствуешь этот предрассветный ветер? Сейчас взойдет солнце, но я его не увижу… но ты посмотри на него за меня. Посмотри. Первый луч — зеленый. Ты знал это?

— Нет, Вассиан, не знал…

— Спасибо, что ты приютил меня, дал мне пищу и кров… — продолжил Вассиан.

— Ты можешь оставаться у меня, сколько захочешь. Тебе не надо скитаться по дорогам, Вассиан, не надо просить милостыню. Живи у меня! — сказал рыжий юноша, кладя Вассиану руку на плечо.

— Спасибо, добрый Леонта! Знаешь, отчего мне бывает невыносимо горько? — Вассиан не дождался ответа и продолжил: — То, что бог забыл меня.

— Он не забыл! — вскричал Леонта.

— Есть ли такой бог, который не забывает, Леонта? — проронил Вассиан.

+++

…Каллист с трудом оторвал голову от смятой простыни. Что случилось? Где он?

— Нельзя, барин, пить неразбавленное вино, — наставительно говорит Трофим, принеся ему завтрак и воду для умывания. — До добра не доведет. У нас такой раб был… еще у моего прошлого хозяина когда… Хлой звали. Он так спился, что только и годен стал в педагоги, мальчиков хозяйских к учителю в школу водить. А мальчики подросли, стали его напаивать и смеяться, а то и на одеяле подбрасывать. С четырех сторон с друзьями возьмут — и подкидывают. Как-то решили пошутить, ловить не стали, бросили одеяло на землю, он упал, его паралич разбил, хозяин велел ему цикуту в глотку влить, он и помер. Вот так.

Каллист обхватил голову руками и застонал. Трофим с понимающим покашливанием налил ему какой-то мутной зеленой жидкости.

— Вот, хозяин велел вам это дать выпить…

— Хозяин? Кесарий? Где он? Уехал?

— Он больных ваших с утра принимал, а теперь с учениками занимается. Сказал, что вы занемогли. Гемикранией.

Трофим с укором посмотрел на Каллиста.

— Вы-то, барин… поберегли бы себя, — сказал он, подавая ему свежий хитон. — Молодой еще. Этими христианскими спорами себя до добра не доведете. Кто в этих богах христианских разобраться пытается, живо ум теряет. Вот, глядите, как они-то сами промеж себя-то все перессорились. Сам император унять не мог — ни сам Константин Великий, ни сын его нонешний Констанций. Для хозяина-то это вера природная, так как он в такой семье родился, а нам с вами в ихнюю веру вникать нельзя. Френит может случиться.

— Трофим, а что… что вчера случилось? Что у меня с рукой? — тревожно спросил Каллист, чуя неладное.

— Ох, горе-горе! И не помните даже! Право, лучше вам того и не помнить. Чуть не выбросились из вон того окна во двор. Шуму-то было… Хозяину моему наговорили страсть чего. Да, вы наговорили, а он своими руками вас отмывал да перевязывал. Он такой.

В еще больной памяти Каллиста всплыли какие-то страшные фразы, произнесенные… неужели им? Неужели это все не кошмарный сон? Благие боги. Что он наделал.

Он кинулся ничком на ложе. Трофим, что-то бормоча, вышел. Когда шаги раба затихли, Каллист тяжело поднялся, медленно подошел к окну, обхватив перевязанную, ноющую кисть. На галерее внизу сидел широкоплечий Филагрий и его светлокудрый брат Посидоний, рядом с ними примостился Фессал (оказывается, уже вернулся!), еще несколько учеников устроились на перилах. Они с упоением слушали Кесария, который что-то им увлеченно рассказывал. Время от времени с галереи доносился дружный смех. Даже нелюдимый Евстафий смеялся, толкая в бок Фессала.

Все понятно. Он напился и вел себя ужасным образом. Остается одно…

Ящик с ценными лаодикийскими мазями — Фессал вернулся и не забыл, привез! — стоял на табурете у стола. Целое состояние! Каллист бросил на ящик короткий взгляд и отвернулся. Он взял вощеную табличку, сел за стол и быстро написал несколько строк. Потом схватил за неудобную, режущую пальцы, ручку другой, кованый медью, ящик со своими инструментами («брать только самое необходимое!»), набросил на плечи плащ и выскользнул за дверь.

На лестнице никого не было. С галереи доносился громкий, оживленный разговор — и теперь уже слышен был лидийский говорок Трофима.

Каллист, словно вор, прокрался за галереей — в щель он увидел, что Трофим лежит на широкой скамье и подбадривает Фессала, который рассказывает Кесарию и товарищам, как делать трахеотомию по Асклепиаду Вифинскому.

Сегодня — последний день занятий. Завтра — выходной, день солнца.

— Положи палец туда, где ты будешь рассекать больному трахею! — говорит Кесарий.

— Хозяин, не давайте только нож ему! — кричит обеспокоенный Трофим.

— Ему никто его никогда и не даст, — говорит кто-то.

— Он и сам не возьмет! — поддерживает еще один.

— Тихо, — говорит Кесарий, и все замолкают. — Не высмеивайте этого юношу… как тебя зовут? Фессал?

— Да, — хлопает лемноссец большими серыми глазами.

— Как сына Великого Коссца?[69]

Фессал осторожно улыбается и кивает.

— Ты или имя, или нрав измени тогда, Фессал. Одной диэтой да речами больного не излечишь. Ну, где будешь резать?

Фессал пугается и, на удивление, отвечает правильно. Трофим громко его хвалит, Кесарий смеется.

— И тогда, когда ваш больной начал дышать через разрез в трахее, вы спросите — уже есть время спрашивать, он уже не синий, розовеет и дышит — так что вы спросите у остальных?

Ученики молчали.

— Ну,