Читать книгу - "Осады и штурмы Северной войны 1700–1721 гг - Борис Мегорский"

С шведской стороны об этих событиях написал генерал-квартирмейстер Карла XII Аксель Гилленкрок (Юлленкрук, Gyllenkrok). И хотя его записки были созданы позднее во многом с целью оправдаться за неудачи, они красноречиво рассказывают о том, какие трудности возникали перед руководящим осадой инженером, перед траншейным караулом и перед работающими в траншеях людьми. Позволим себе пространную цитату.

«30-го Апреля отправился я с инженерными офицерами к Полтаве, где нашел Короля с Далевым полком. Его Величество приказал мне в тот же вечер открыть траншеи. Я попросил позволения изследовать местность около пригорода с инженерными офицерами, чтобы в темноте они не заблудились. Король отвечал: «Нет надобности в подробном изследовании места. Где бы ни начали, все равно». Я стал умолять Его Величество взять терпение на эту ночь, а в следующую начать работы. Сначала Король не соглашался, но, по убедительной просьбе моей и Зигрота, изъявил наконец согласие. Я тотчас же поехал со всеми инженерными офицерами осматривать Полтаву. Попавшийся на дороге фельдмаршал попросил меня показать ему укрепления Полтавы. Я повел фельдмаршала на небольшое возвышение, откуда он мог обозреть крепость. После внимательнаго обозрения он сказал: «Укрепления плохи, и я уверяю вас, что, по первому выстрелу Короля, они сдадутся». Я отвечал: «Укрепления не важны; но гарнизон состоит из 4,000 человек русской пехоты, кроме Казаков». Затем Фельдмаршал уехал, а я продолжал рекогносцировку с офицерами. Найденный мною под городом лесок в 200 шагов длины, поросший кустарником, назначил я для работы, потому что почва земли была хорошая, не каменистая, не покрытая травою, как в тех местах, где домы предместья были выжжены. В тот же день я показал это место Королю, и он одобрил мой выбор.

1-го Мая 1709 года я приказал открыть траншеи, разставив часовых едва в двадцати шагах от края рва. Причиною, почему неприятель не мог слышать нашего приближения, был русский обычай, вследствие котораго, при наступлении темноты, все караулы вокруг валов безпрестанно окликают друг друга; например: «Добрый хлеб и доброе пиво!» Во время этого крика Король сам побежал через поле и довольно громко позвал своего генерал-адъютанта. Я просил Короля говорить потише, чтобы не встревожить неприятеля, ибо тогда он начнет стрелять и помешает рабочим окопаться. Лишь только я сказал это Королю, как неприятели смолкли, перестали окликать друг друга и зажгли вокруг всего вала огни. В то же время они начали бросать на поле светящаяся ядра. Попуганные люди все прибежали ко мне в лесок, где я находился, потому что я приказал инженерным офицерам, которые вели апроши, и тем, которые были при рабочих, искать себя возле леса, если надобно будет об чем спросить, или что нибудь донести. После такой тревоги, неприятель начал неумолкно стрелять с вала, от чего все Запорожцы, долженствовавшие работать, разбежались. Я заметил Королю, какую сумятицу столь ничтожное происшествие может наделать между народом, подобным Запорожцам, которые ничего в таких делах не смыслят; но Его Величество возразил: «Это не беда; мы скоро их воротим». Король приказал своему генерал-адъютанту собрать Запорожцев, а я приказал, впредь до повеления, прикрывавшим их командам прилечь на поле. Через час неприятели стали стрелять реже, заметив, что наши не двигаются вперед.

Во время тревоги у траншеев полковник Апельгрен был, со многими другими офицерами, за ужином у фельдмаршала, который разсказывал, что Король сейчас приказал открыть траншеи под Полтавою и что, по первому выстрелу Его Величества, город немедленно сдастся. Пока фельдмаршал это говорил, неприятельские выстрелы не умолкали. Тогда фельдмаршал сказал гостям: «Неужели Русские до такой степени безразсудны и станут защищаться?»

По возвращении Запорожцев я подвинул служивших им прикрытием солдат на прежнее место и объявил повеление Короля, что они не должны удаляться отсюда, хотя бы неприятель постоянно бросал светящияся ядра; что, напротив, они обязаны крепко держаться на своих местах до разсвета, а потом, в порядке и тишине, отойти к траншеям. Таким образом проработали над апрошами всю ночь. Однакож до разсвета не могли окончить всех трех паралелей и их комуникационных линий, особенно ближайшей ко рву, которая имела еще не больше сорока шагов в длину. Комуникация от этой паралели к другим не могла быть окончена, потому что шла зигзагом. И так надлежало и днем работать над нею сапами, и по этой причине нельзя было занять оной. Но две другия паралели были заняты войсками и исправляемы днем»^[253].

Другой участник событий, шведский офицер Роберт Петре, в своем дневнике сообщает дополнительные подробности. «В ночь с 1 на 2 мая мы были потревожены противником, который стрелял ядрами из пушек, бросал зажженные связки хвороста, пропитанные смолой… Все вокруг было освещено и хорошо видно». Панику среди рабочих в траншее смогло вызвать даже то, что офицер с передового поста отправился в тыл в поисках начальника; им показалось, что прапорщик отступает, и они сами побежали ^[254].