Читать книгу - "Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис"

стрелы учинили большое кровопролитие в наших сомкнутых рядах. И смерть не приходила легко и быстро. Наши люди корчились в судорогах и муках, когда в них ударяли стрелы; они переламывали древки в ранах, а потом раздирали свою плоть в попытках вырвать зазубренные наконечники, пронзавшие их вены и мускулы. Многие умерли подобным образом, и даже выжившие были не в состоянии сражаться. Их руки были пригвождены к щитам, а ноги — к земле, так что они не могли ни бежать, ни защищаться. Всякая надежда на то, что этот убийственный дождь иссякнет, растаяла при виде караванов тяжело груженных верблюдов, подвозивших к полю боя новые стрелы.

Понимая, что вскоре войско могут полностью уничтожить, Публий Красс попросил у отца разрешения взять свою конницу, а также некоторое число пехотинцев и лучников — и прорвать окружающий строй. Марк Красс одобрил этот замысел.

Предназначенный для прорыва шеститысячный отряд двинулся вперед, и парфяне быстро отступили. Но хотя Публию дали прямой приказ не преследовать врага, он ослушался. Его люди, наступая, скрылись из вида главных сил, после чего парфяне появились вновь — позади них. Публия быстро окружили, и он отвел своих людей к узкому песчаному холму, где они представляли собой легкую мишень.

И вновь лучники врага сделали свою убийственную работу. Понимая, что положение безнадежно, и страшась плена, Публий попрощался со своими людьми и велел им позаботиться о собственной безопасности. Потом, поскольку он не мог двигать рукой, которую проткнула стрела, сын Красса подставил бок своему щитоносцу и приказал пронзить его мечом. Большинство центурионов Публия последовали его примеру и покончили с собой.

Как только парфяне опрокинули римские порядки, они отрезали голову Публию и насадили ее на копье. Потом доставили голову обратно, туда, где стояли главные силы римлян, и ездили взад-вперед вдоль нашего строя, насмехаясь над Крассом и предлагая ему посмотреть на сына.

Видя, что произошло, Красс обратился к нашим людям с такими словами: „Римляне, это мое личное горе. Но вы, оставшиеся целыми и невредимыми, воплощаете в себе великую судьбу и славу Рима. А теперь, если у вас есть хоть сколько-нибудь жалости ко мне, потерявшему лучшего на свете сына, докажите это, обрушив свою ярость на врага“.

К сожалению, люди не обратили внимания на его слова. Напротив, это зрелище сломило дух римлян и отняло у них все силы, больше всех прочих ужасных событий. Избиение при помощи стрел возобновилось, и все войско наверняка было бы уничтожено, если бы не опустилась ночь и парфяне не отступили, крича, что дадут Крассу погоревать о сыне, а к утру вернутся, чтобы покончить с нами.

У нас появилась надежда. Марк Красс, обессиленный от горя и отчаяния, больше не мог отдавать приказы, поэтому я принял на себя начальствование над войском, и в тишине, под покровом тьмы, люди, способные идти, быстро прошли до города Карры. На поле боя, испуская невероятно жалобные крики и мольбы, лежали около четырех тысяч оставленных нами раненых, которых парфяне на следующий день либо перебили, либо взяли в рабство.

В Каррах мы разделились. Я во главе пятисот человек двинулся в сторону Сирии, а Марк Красс повел остальных выживших к горам Армении. Донесения разведки показали, что у крепости Синнака он столкнулся с войском, возглавляемом подданным парфянского царя, и ему предложили перемирие. Из-за бунта легионеров Марку Крассу пришлось двинуться вперед и начать переговоры, хотя он считал, что это ловушка. Он пошел, но повернулся и произнес такие слова: „Призываю всех вас, находящихся здесь римских центурионов, быть свидетелями того, что меня принуждают идти туда. Вы видите, какое позорное и жестокое обращение я вынужден терпеть. Но если вы спасетесь и доберетесь домой невредимыми, расскажите всем, что Красс погиб из-за того, что был обманут врагом, а не из-за того, что его сдали парфянам его же соотечественники“.

Таковы его последние слова, известные нам. Он был убит вместе с начальниками легионов. Впоследствии мне сообщили, что Силлак лично доставил царю Парфии его отрубленную голову, когда ставили „Вакханок“ Еврипида, и этой головой воспользовались для нужд представления. Затем царь велел влить в рот Красса расплавленное золото, заметив: „Пресыться тем металлом, до которого ты был так жаден при жизни“.

Я жду приказаний сената».

Когда Помпей закончил чтение, наступила тишина. Наконец Цицерон спросил:

— Можно узнать, сколько людей мы потеряли?

— По моим подсчетам, тридцать тысяч.

Среди собравшихся сенаторов пронесся стон уныния. Кто-то заметил, что, если все так и есть, это самое тяжелое поражение с тех пор, как Ганнибал уничтожил римское войско при Каннах сто пятьдесят лет тому назад.

— Сказанное здесь, — сказал Помпей, помахав донесением Кассия, — не должно покинуть стен этой комнаты.

— Согласен, — ответил Цицерон. — Откровенность Кассия похвальна, пока она не публична, но для народа надо приготовить что-нибудь менее тревожное, подчеркнув храбрость наших легионеров и их начальников.

Сципион, который был тестем Публия, добавил:

— Да, все они погибли героями — вот о чем мы должны всем рассказать. Именно это я и расскажу своей дочери. Бедная девочка овдовела в девятнадцать лет.

— Передай ей мои соболезнования, — сказал Помпей.

Потом заговорил Гортензий. Бывшему консулу давно перевалило за шестьдесят, и он почти удалился от дел, но к нему все еще уважительно прислушивались.

— И что дальше? — оглядел он присутствующих. — Предположим, парфяне на этом не остановятся. Зная о нашей слабости, они в отместку вторгнутся в Сирию. Мы едва сможем собрать легион для ее защиты, и у нас нет там наместника.

— Я предлагаю назначить Кассия исполняющим обязанности наместника, — сказал Помпей. — Он тверд и не щадит своих сил — именно то, что требуется в час испытаний. Что же касается солдат… Он должен будет набрать на месте новое войско и обучить его.

Домиций Агенобарб, никогда не упускавший возможности сделать подкоп под Цезаря, заметил:

— Все наши лучшие бойцы сейчас в Галлии. У Цезаря есть десять легионов — это очень много. Почему бы не приказать ему послать пару легионов в Сирию, чтобы заткнуть брешь?

При упоминании Цезаря в комнате ощутимо повеяло враждебностью.

— Он сам набрал свои легионы, — напомнил Помпей. — Я согласен, что они были бы полезнее на востоке. Но он считает, что эти люди принадлежат ему.

— Тогда следует напомнить Цезарю, что они — не его собственность. Они существуют для того, чтобы служить республике, а не ему, — возразил Агенобарб.

Впоследствии Цицерон сказал, что, только глядя на сенаторов, энергично кивавших в знак согласия, он понял истинное значение гибели Красса.

— Дорогой Тирон, чему мы научились, пока писали нашу книгу «О государстве»? —