Читать книгу - "Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе - Александр Стыкалин"

С другой стороны, Имре Надь острее подавляющего большинства коммунистов столь высокого ранга осознавал противоречие между коммунистической доктриной (а тем более советской политикой), с одной стороны, и национальными приоритетами, а также реальными народными чаяниями, с другой. Он старался и в теории, и на практике способствовать их примирению. Неоднократно востребованный своей нацией на крутых поворотах истории, он не только всегда проявлял чуткость к национальным особенностям, но обладал глубоким чувством ответственности перед народом и стремился (при всех неизбежных компромиссах) поставить, насколько это было возможно, во главу угла интересы не узкой касты партийцев, а широких масс в своей стране. Весной 1945 года, будучи министром земледелия, И. Надь немало сделал для проведения аграрной реформы, положившей конец остаткам феодального землевладения и удовлетворившей требования венгерского крестьянства. Через четыре года, в 1949 году, он выступил за более умеренные темпы и по возможности свободные от насилия способы кооперирования крестьянства, что стоило ему временного изгнания из Политбюро и стойкой репутации «правоуклониста» и «бухаринца» (эти ярлыки навешивали на И. Надя и в советских посольских донесениях)^[117]. Тем не менее еще через четыре года, в 1953 году, катастрофическое положение в венгерском сельском хозяйстве вынудило Москву поручить именно закоренелому «бухаринцу» ключевой пост премьер-министра. И. Надю в известном смысле повезло: как справедливо замечает Я. Райнер, его сделали ответственным за проведение политической линии, которая в целом не противоречила его убеждениям. С другой стороны, не повезло: он унаследовал тяжелый груз острейших экономических и социальных проблем, вызванных губительным курсом на превращение Венгрии в страну тяжелой индустрии без учета объективных возможностей страны.

Если какое-то доверие к И. Надю и было^[118], он быстро его лишился, поскольку начатые им в Венгрии, описанные в работе Я. Райнера реформы (какими робкими сегодня они не казались бы) были восприняты в Кремле как слишком радикальные. Пробуксовывавшие реформы так и не смогли обеспечить стране экономического подъема, но вместе с тем вступили в противоречие с новыми внешнеполитическими и внутриполитическими приоритетами руководства СССР. Ярлык правоуклониста еще плотнее прикрепляется к И. Надю. Тем не менее в трагические октябрьские дни 1956 года в Кремле осознали или, скорее, инстинктивно почувствовали: разочарование народа в действующей власти настолько велико, что из всей венгерской коммунистической элиты разве что только И. Надь и его «правоуклонистское» окружение могут рассчитывать хоть на какую-то поддержку снизу. Надь снова возглавил правительство, чему советские лидеры теперь уже не препятствовали. Между тем логика его действий все сильнее расходилась с кремлевскими ожиданиями. Его нежелание идти наперекор воле народа в его самых фундаментальных, основных требованиях и неспособность собственными силами овладеть ситуацией создали положение, нетерпимое для советского руководства. Опасаясь за утрату коммунистами власти в Венгрии, оно приняло 31 октября (надо сказать, после долгих колебаний^[119]) решение образумить выходившего из повиновения союзника силовым путем. В полной мере проявившаяся именно в последние полтора года жизни бескомпромиссность Имре Надя, его готовность до конца отстаивать свои принципы привели его в итоге на скамью подсудимых, а затем, в июне 1958 года, и на эшафот.

Венгерская армия на пути советизации. Начало 1950-х годов

Если в первые послевоенные годы в Имре Наде сосуществовали и драматически противоборствовали коммунист-интернационалист и защитник интересов венгерского крестьянства, то в октябре 1956 года он предстает еще в одной ипостаси – как венгерский патриот. Впрочем, этот поворот был вполне подготовлен всей его предшествующей духовной эволюцией. В 1955 году в своих записках, адресованных партийному руководству и ставших достоянием публики позже, он радикально пересмотрел некоторые сталинские догмы. Особенно те, где дело касалось характера отношений между социалистическими странами: неизменная чувствительность Надя к национальной специфике логически приводила его к требованиям большего равноправия в советско-венгерских отношениях. В дни октября 1956 года он шел дальше. Если незадолго до начала решающих событий в беседах с единомышленниками он принципиально отвергал многопартийную систему с позиций традиционной коммунистической ортодоксии, то позже, приняв во внимание голос народа, пришел к признанию политического плюрализма, как и правомерности требования о выводе советских войск из Венгрии.

Все прежние попытки примирить большевистско-ленинскую концепцию социализма с национальными интересами, создать социализм, отвечающий не только этим догмам, но и конкретным венгерским условиям, оказались утопическими и были в октябрьские дни, если не отброшены, то на время оставлены. В ситуации, когда надо было делать решительный выбор, венгерский патриотизм возобладал над глубокими коммунистическими убеждениями И. Надя, старый коминтерновец превращался в венгерского национального революционера, последователя традиций 1848 года. Более того, не перестав быть в душе коммунистом, ищущим пути примирения близкой ему идеи с национальными ценностями^[120], И. Надь стал для многих на несколько последующих десятилетий (здесь, вероятно, можно сказать: против своей воли) символом антикоммунистического сопротивления в Венгрии, а в конце 1980-х годов антикоммунистических по своему основному содержанию реформ, направленных на смену системы. Существеннее, однако, другое: 28 октября, сделав решительный шаг к сближению с массовым народным движением, И. Надь переступил грань, отделяющую функционера-партийца, исходящего прежде всего из интересов своего движения, от политика общегосударственного, общенационального масштаба.