Читать книгу - "Чужие свадьбы, я и Кирилл - Даяна Брук"

бы нашествие обезьянок, чем не бонус?

* * *

Я налила чай аккуратно, чтобы не расплескать, будто от этого зависел баланс вселенной. Телефон мигнул. На экране сообщение от Степана, того самого из «Бентли»:

«Сегодня ужин в Порту“. Обещаю без фрака.»

Я перечитала трижды. Буквы выглядели спокойно, но между ними звучало: «я умею выбирать женщин, не ждущих у чайника». На секунду захотелось ответить «да». Просто чтобы почувствовать, каково это не ждать, а быть выбранной?

В голове щелкнуло: можно уйти из этой влажной коммуналки чувств в ресторан, где тихо, сухо и подают жизнь с гарниром. За стол, где никто не спорит о Португалии, а просто наливает вино и говорит «ты красивая».

Пальцы набрали: «Не сегодня. Дождь. И гости»

Стерла «гости», поставила «друзья». Хотелось, чтобы не звучало как отказ, а как вежливое «я ещё не определилась, кто я? Гость или хозяйка».

Отправила. Телефон замолчал. Дождь нет. Он всё лупил по подоконнику, будто подшучивал: «Выбор сделан, детка. Без фанфар, без платьев. Просто между чайником и чужим сообщением»

* * *

Мы сидели на кухне, где время двигалось медленно, как желе. Воздух был густой от несказанного, словно в комнате кто-то третий, невидимый, держал нас за горло тишиной.

Кирилл сидел напротив, глядел в ладони, будто там спрятано объяснение, почему всё так.

— Иногда мне кажется, — сказал он наконец, — что я живу в режиме демо. Без сохранений. Всё время начинаю заново.

Я усмехнулась.

— А я живу в режиме наброска. Всё вроде есть, фон, линии, даже эмоции, но без финала.

Он кивнул, глядя в окно. Дождь разбивался о стекло, как мысли о стену.

— Когда я познакомился с Лерой, всё казалось простым. Она знала, чего хочет, ячего не могу дать. Казалось, что из этого можно построить компромисс.

— А потом стало слишком реально? — спросила я тихо.

— Да, — он усмехнулся, без радости. — Реальность всегда приходит без цветов и музыки.

Мы снова замолчали. Часы тикали, как метроном чужих решений.

— Ты из тех, кто всё видит, даже когда молчит, — сказал он, глядя на меня. — Это и бесит, и спасает одновременно.

— А ты из тех, кто всё чинит, — ответила я. — Даже то, что не просили.

Он коротко засмеялся, и в этом смехе было что-то опасно тёплое — как дыхание над кружкой в холодном помещении.

— Мы оба перегрели чувства на медленном огне, — сказал он.

— Зато кухня общая, — попыталась я пошутить, но получилось не смешно, а жалобно.

Он посмотрел на меня дольше, чем позволено соседству. Эта пауза тянулась, как нить, и я вдруг почувствовала: стоит пошевелиться и все оборвется.

Воздух между нами был не страстью, а напряжением, которое страшнее страсти. Оно дышит, но не трогает.

— Знаешь, Вик, — сказал он наконец, — мы друзья. Хорошо, что такие бывают.

Внутри что-то щелкнуло не громко, но с искрой. Как плохой контакт в лампе: свет есть, но мерцает.

— Да, друзья, — ответила я. Хотела добавить «к сожалению», но язык не повернулся.

Он поднялся, поставил чашку в мойку, посмотрел на чайник, словно тот мог что-то посоветовать.

— Пойду спать. К себе. Там пусто, но честнее.

Я кивнула. Он ушёл, дверь закрылась мягко, будто не дверь, а граница между “почти” и “никогда”. Я осталась одна на кухне, слушая, как за стеной он двигает стул и ложится на кровать. Дождь не прекращался. Он барабанил по подоконнику, будто пытался дописать за нас ту фразу, которую мы оба не решились произнести.

* * *

Слово «друзья», как жвачка со вкусом ментола: одному тепло, другомухолод. Для кого-то это спасение, для кого-то приговор. Никто не предупреждает, что френдзона — это не географическое место, а диагноз взаимности: один ждёт, другой благодарит. Странно, что в школе нас учат квадратным уравнениям, но не тому, как пережить, когда тебе улыбнулись и поставили точку.

* * *

Проснулась я так рано, что утро еще сомневалось, вставать ли. Кухня пахла кофе и чем-то, похожим на тихое счастье, которое боится быть замеченным. Кирилл стоял у плиты.

Он посмотрел на меня — устало, но мягко.

— Спасибо за вчера. Без этого вечера я бы, наверное, сломался.

Я отпила кофе, обожглась, но виду не подала.

— У меня тариф на чужие нервы, — сказала я. — Оплата честностью.

Он кивнул, усмехнулся тем редким, тёплым смехом, где нет защиты.

— Тогда я твой постоянный клиент.

Мы оба посмеялись, неловко, но по-настоящему. На секунду показалось, что всё действительно стало легче, будто ночь выжгла то, что не нужно, и оставила только тепло и запах кофе.

Он собрался быстро: куртка, ключи, жест «не ищи тапки, я тихо». Перед уходом задержался у двери, будто хотел что-то сказать, но передумал.

— До вечера, — только бросил. — Если не затопит.

А на столе осталась его записка, вырванная из блокнота с чеком и следом от кружки.

«Спасибо. Было честно»

Я стояла с этой бумажкой в руках и думала, что иногда счастье и правда пахнет кофе, только остынет быстрее, чем успеваешь допить.

* * *

В «Софии» пахло пылью, старой бумагой и Вериным парфюмом, чем-то между ванилью, иронией и терпением. Магазин был тихий, как библиотека после откровений. Я открыла дверь, щелкнула замком, включила свет и привычно поставила чайник — мой способ сказать миру «ещё один день, попробуем снова».

Я даже тут одна. На кассе лежала записка аккуратная, как завещание. Почерк Веры: округлый, уверенный, без тени сомнений.

«Если вдруг любовь — не пугайся.

Она всё равно не слушает доводы.

Ключиот магазина.

Мудрость ищи сама.

P.S. Чай в шкафу, терпкий, как жизнь»

Я усмехнулась.

— Спасибо, Вера. Постараюсь не утонуть в мудрости, — сказала вслух, хотя в ответ отозвался только шорох книжных страниц.

Села за кассу, открыла ящик, там звякнули монеты, будто проверяя, не слишком ли я романтична для этой работы. За окном Петербург сушил свои крыши после вчерашней воды, медленно, неуверенно, как человек, переживший признание. Свет был влажный, отражённый, но уже без шторма, как утро после сложного сна.

Я достала из шкафа Верин чай, терпкий, с намеком на лекарство. Заварила, вдохнула аромат. Горечь, тепло и чуть-чуть воспоминаний.

Телефон завибрировал. Сообщение от Степана:

«А ужин еще в силе. Без фрака, но с вином»

Я долго смотрела на экран. Слова простые, а внутри, будто снова гроза собирается. Мысли ходили по кругу, как питерский трамвай по кольцу: Кирилл + дождь + кружка = «друзья».