Читать книгу - "Польша и Россия. За что мы не любим друг друга - Александр Широкорад"

Годы и болезни сделали Дмитрия Вишневецкого столь дряхлым, что он уже с трудом садился на коня, но князя по-прежнему тянуло на авантюры. Он по совету своего приятеля Альбрехта Лаского решил овладеть Молдавией и стать ее господарем. И Вишневецкий в 1564 г. с 4 тыс. казаков^[49] отправился в Молдавию.

Однако фортуна на сей раз отвернулась от нашего героя, он попал в плен и был отправлен в Константинополь. Султан Селим II велел повесить Дмитрия Вишневецкого на крюке за ребро.

Походы Вишневецкого создали ему ореол героя-мученика по всей Малороссии. Кобзари слагали о нем песни. Князь – потомок Гедимина, а на 90 процентов Рюрикович, стал в песнях «казаком Байдой».

Не забывают Дмитрия Вишневецкого и сейчас. Но, увы, никому не нужен реальный князь Вишневецкий, а нужен некий мифический персонаж. Полбеды, когда это связано с исторической безграмотностью. Так, к примеру, Александр Смирнов в весьма тенденциозной книге «Морская история казачества» называет православного князя, всегда считавшего себя русским, «польским аристократом» и «польским магнатом», а затем делает вывод: «Антагонизм между польским дворянством и запорожским казачеством, похоже, сильно преувеличен сторонниками мифа о “присоединении Украины к России”»^[50].

Так кем же был Дмитрий Вишневецкий? Понятно, что не щирым украинцем, борцом за незалежну Украину. Но и польским магнатом его не назовешь.

Я бы назвал Вишневецкого мутантом русского княжеского рода, протополяком. Он воспринял в полном объеме шляхетскую вольность. Готов служить туркам, королю, царю, шаху персидскому, хоть самому дьяволу. Ему нужны лишь приключения, хлопы и гроши.

От классического польского пана Дмитрия Вишневецкого отличают русский язык и православная вера, да и сам он считает себя русским князем. И все же он уже больше польский шляхтич, нежели русский боярин.

Чисто по-человечески удалой князь Дмитрий Иванович мне очень симпатичен. Я с удовольствием написал бы о нем роман или снял фильм. Но, увы, историк должен быть беспристрастен.

А вторым нашим свидетелем беспредела в Речи Посполитой мы вызовем Андрея Курбского.

Уже три века идет спор наших историков и писателей о личности первого русского перебежчика и «диссидента» Андрея Курбского. Официальные царские, а затем и советские историки пытались доказать, что князь Курбский был представителем реакционного русского боярства, противодействовавшего прогрессивной деятельности Ивана Грозного. Соответственно, либералы доказывали, что Андрей Курбский был гуманистом, прогрессивно мыслившим человеком и т. п.

Тема и объем работы не позволяют нам вмешаться в этот интересный спор. А здесь я лишь поясню, кем был Курбский в Московии и кем стал в Речи Посполитой.

Князь Андрей Михайлович Курбский был прямым наследником удельных ярославских князей. Он прославился ратными подвигами в целом ряде походов. Был неплохим инженером-фортификатором.

Во время осады Казани он был воеводой правой руки, а в 1557 г. получил чин боярина. Но вот в ночь на 30 апреля 1564 г. Курбский с помощью верных слуг спустился на веревке с крепостной стены Дерпта, а внизу его ждали дети боярские С.М. Вешняков, Г. Кайсаров, Н. Неклюдов, И.Н. Тараканов и другие, всего двенадцать человек.

Вскоре беглецам удалось благополучно добраться до города Вольмара, занятого польскими войсками.

Замечу, что Курбский бежал не в Польшу, а в Литву за 5 лет до Люблинской унии (1569 г.).

В изгнании Курбский по-прежнему оставался полководцем, хотя и на менее важных должностях, чем в Московии. Но в Литве Курбский состоялся как писатель, историк и публицист, кем физически не мог стать в Московском государстве.

Самым известным его произведением стала «История о великом князе Московском». В ней автор пытается объяснить, каким образом «прежде добрый и нарочитый» царь превратился «в новоявленного зверя».

«С членами культурно-просветительских [православных. – А.Ш.] кружков белорусско-литовских и волынских магнатов князь Андрей Курбский постоянно переписывался; возможно, через него князь Константин Острожский и другие магнаты поддерживали связь с Артемием, жившим в Слуцке. География связей Курбского была широкой: он писал старцу Васьяну в Печерский монастырь и другу Ивана Федорова Семену Седляру во Львов, виленскому патрицию Кузьме Мамоничу, финансировавшему типографию Петра Мстиславца, и волынскому магнату Чапличу. Князю Константину Острожскому Курбский посылал свои переводы; при этом не обходилось без недоразумений. Так, перевод “Слов” Иоанна Златоуста Острожский дал перевести на польский язык (“на польщизну приложити дал”). Курбский был возмущен. “Верь ми, ваша милость, – писал он Острожскому, – есть ли бы и не мало ученых сошлося, словенса языка кланяюще чины граматически при прелагающие в польскую барбарию, изложити текст в текст не возмогут”. Защита А.М. Курбским славянского языка от проникновения “польской барбарии”, которую украинские магнаты в быту предпочитали родному языку, может быть оценена только положительно. Деятельность эта объективно способствовала распространению изданий Ивана Федорова»^[51].

Князю Курбскому, став владельцем Ковеля, сразу же пришлось с головой окунуться в польский беспредел. Он буквально принужден вести малые войны с соседями-шляхтичами, как католиками, так и православными. Увы, я не преувеличиваю. Историки обнаружили в польских архивах документы о десятках «междусобойчиков» с участием Андрея Ярославского, как именовал себя Курбский в изгнании. Май 1566 г. – вооруженные столкновения с частной армией Александра Федоровича Чарторыйского. В августе того же года – конфликт с владельцами местечек Донневичи и Михилевичи. Ноябрь 1567 г. – стычки с вооруженной челядью семейства сендомирского каштеляна Станислава Матеевского. В конце 1569 г. – боестолкновения с частной армией Матвея Рудомина, много убитых и раненых. В августе 1570 г. «малая война» (по выражению историка И. Ауэрбаха) с князем Андреем Вишневецким за передел границ имений. Вооруженные пограничные столкновения между дружинниками Курбского и частной армией Вишневецкого происходили в феврале 1572 г., в августе 1575 г.

12 сентября 1577 г. пан Андрей Монтолт напал на владения Курбского, разграбил сторожку, сжег штабеля досок, предназначенные для производства бочек, украл 60 топоров, десять пил и два кухонных котла. Поверьте, я беру не все подряд, а наугад дела, связанные с нашим «диссидентом».