Читать книгу - "От Версаля до «Барбароссы». Великое противостояние держав. 1920-е – начало 1940-х гг. - Виктор Гаврилов"

Подобное отношение со стороны высшего руководства страны вынуждало разведку проявлять осторожность. Вследствие этого постоянный поток разведывательной информации характеризовался двумя противоположными особенностями. Необработанные данные, особенно при ретроспективном анализе, неизменно содержат достаточно точные и подробные сообщения о наращивании сил Германией. Однако попытки подогнать эту информацию к преобладающим политическим концепциям приводят к совершенно другому результату. Говорить, будто Сталин не знал об опасности, потому что разведка скрывала от него правду, – значит сильно преувеличивать. Списки рассылки показывают, что обширная разведывательная информация доходила до Сталина, и он знал о ней, как знал и Жуков, впоследствии заявлявший, будто его намеренно оставляли в неведении^[1828].

К началу 1941 года из-за границы ежедневно поступали в Разведуправление от пяти и более разведывательных донесений. Каждые 10–15 дней по ним готовилась специальная сводка (спецсообщение). Правда, руководство военной разведки предпочитало открыто не высказывать мнение о неизбежности войны с Германией, сложившееся на основе твердых фактов, находящихся в его распоряжении.

Вообще разведывательные сообщения поступали из трех основных источников: РУ ГШ, НКГБ и НКИД. Эти сообщения сводились воедино, как правило, в секретариате Сталина. Кроме этого, разведывательные сведения обычно рассылались в количестве до 14 экземпляров Молотову, Ворошилову, Тимошенко, Жукову, Берии, Кузнецову, Мехлису, Кулику, Шапошникову и другим заинтересованным лицам. Значительная часть сведений, полученных НКГБ, передавалась военной разведке. В ряде случаев НКГБ сопоставлял свои материалы с добытыми военной разведкой и давал на них заключение: «Ваши данные о переброске за последнее время германских войск и воинских грузов к границам СССР правдоподобны. Они подтверждаются рядом наших источников»^[1829].

Советская разведка пристально следила за передислокацией германских войск после капитуляции Франции. Цель передислокации преимущественно связывалась с будущими операциями на Балканах, в частности в Салониках и турецких Проливах^[1830].

Осенью 1940 года в НКГБ было заведено особое оперативное досье под названием «Затея» для сбора информации о замыслах немцев и представления ее лично Сталину^[1831]. Со второй половины сентября советские спецслужбы стали представлять подробные донесения о перегруппировках немецких войск на территории Польши, происходивших с начала лета 1940 года. Большое значение имела информация о строительстве немцами казарм и создании инфраструктуры для обеспечения потребностей перебрасываемых с Запада войск. Был сделан вывод, что германское командование продолжает концентрацию войск в Восточной Пруссии и «подготовку театра на всех оперативных направлениях»^[1832].

Были вскрыты приготовления военного характера и в восточных районах Словакии, где строились дороги, прокладывались новые железнодорожные пути, совершенствовалась аэродромная сеть^[1833].

Собранная за октябрь 1940 года разведывательная информация подробно описывала усиленную переброску германских пехотных и моторизованных дивизий на Восток. Накануне ноябрьской встречи Молотова с Гитлером в Берлине, по предварительным оценкам, «против СССР было сосредоточено в общем итоге свыше 85 дивизий, то есть более одной трети сухопутных сил германской армии». Недавнее замедление сосредоточения войск на советской границе относилось на счет германского плана «по оккупации Румынии и дальнейшему продвижению в глубь Балканского полуострова»^[1834].

Тем не менее не скрывался тревожный факт, что до оккупации Франции в Польше дислоцировались лишь 27 пехотных дивизий с приданными им шестью кавалерийскими формированиями, а теперь были выявлены 70 пехотных дивизий в дополнение к пяти моторизованным и семи-восьми танковым дивизиям^[1835].

Накануне встречи в Берлине Молотова с Гитлером военная разведка докладывала руководству тревожные сообщения об ухудшении советско-германских отношений, о решении Гитлера «весной разрешить вопросы на востоке военными действиями», о возможном изменении направленности Тройственного пакта – против СССР, о призыве на военную службу в Германии новых контингентов для формирования большого числа новых соединений, о стремлении Германии не выполнять договорные поставки в СССР, об активизации русской белой эмиграции и украинских националистов и создании из них военных формирований, о подготовке агентуры для заброски в СССР^[1836]. Становилось ясно, что берлинская встреча является четким водоразделом в отношениях СССР с Германией. Анализ разведывательных данных выводил на два возможных сценария развития двусторонних отношений. Первый предполагал неизбежную войну. Второй, который советское руководство считало для себя предпочтительным, предусматривал предварительные переговоры, предшествующие мирной конференции. СССР, разумеется, был выгоден второй вариант. И он, невзирая ни на какие обстоятельства, стал основным в сталинском процессе принятия решений.

5 декабря 1940 года посол СССР в Германии В. Г. Деканозов получил анонимное письмо, содержавшее важную информацию о намерении Гитлера напасть на Советский Союз весной 1941 года^[1837]. Неделей позже Сталина ознакомили с содержанием речи генерала В. Кейтеля в Берлине перед корпусными и дивизионными командирами, где говорилось, что Гитлер раздражен «нежеланием русских вести разговоры о новом порядке в Европе и о разделе мира на сферы влияния»^[1838].