Читать книгу - "Специалист в Сибири - Рудольф Волтерс"

Эти зимние поездки были прекрасными, и я повторял их так часто, как только мог.

В сильные холода центральное отопление наших жилых и служебных зданий функционировало лучше, было так тепло, что мы могли сидеть на работе и дома без верхней одежды. Время от времени, когда лопалась труба или не подвозили уголь, становилось хуже. Но мне посчастливилось работать в железнодорожном тресте, а наше управление получало уголь сразу после военных и ГПУ Поскольку наши дома были самые теплые, в них было больше всего крыс. Особенно большими массами крысы появлялись в бюро, где каждое утро организовывалась крысиная охота, при которой треугольники и линейки — принадлежавшие государству и поэтому, на взгляд товарищей не заслуживавшие заботы — швырялись во все углы.

Зимой я иногда ходил в сопровождении русских товарищей в театр, кино или на концерт. Все это, конечно, была провинция. Лучше всего был театр, и даже если на сцене можно было увидеть только пропагандистские пьесы Максима Горького и его учеников, то игрались они неплохо; театральная игра у русских в крови. Но тем хуже было кино. Самые лучшие и знаменитые русские картины я смотрел раньше в Берлине, а здесь, в Новосибирске, кроме местных скучных пропагандистских глупостей, имелся только стародавний американский кич.

Концерты тоже были весьма средними, исполнялась, как это ни странно, только романтическая европейская музыка, начиная с Пуччини и д'Альберти. Шуберт тоже значился в первом ряду, и каждый певец исполнял колыбельную Моцарта «Спи моя крошка, усни…» Русские размякали.

Театральное здание, в котором проходили представления, было маленьким, уродливым и очень редко полным.Этоне помешало городу построить новый гигантский театр на 4000 мест, коробка которого уже была готова. Неслыханное безумие, которое горько отомстит за себя.

Я чувствовал себя теперь более или менее хорошо, но в начале февраля в городе появился вечный спутник русской зимы — сыпной тиф. Конечно, я знал, что в России есть много болезней, которые в Германии были мне известны только по названиям. Прежде всего, брюшной тиф летом, от которого я был защищен прививкой. Было много малярии, холера и то тут. то там отдельные случаи чумы. Но хуже всего был сыпной тиф, о котором я раньше едва слышал.

За короткое время эпидемия так распространилась, что кино и театр пришлось закрыть. Это произошло, когда число ежедневно доставляемых в больницы людей перешло за сотню, потом оно быстро выросло до 200, 250, 280, 300 в день, и держалось на этом уровне целых два месяца. Сколько бедняг отдало концы от этой ужасной болезни, не знал никто, потому что число больных, доставленных в больницы, составляло, естественно, малую долю от всех. Как сказал мне главный врач Новосибирска, 40 % доставленных в больницы людей умирает. Надо сказать, что для нас. иностранцев, время эпидемии было особенно тяжелым. Одна мысль о том, что от этой болезни не существует прививок и действенных методов лечения, была крайне неприятной.

Как известно, сыпной тиф — это болезнь крови и распространяют ее в первую очередь платяные вши. Через 14 дней после заражения начинается высокая температура, и в течение следующих трех дней появляется ужасная красная сыпь, по которой только и можно точно определить болезнь. Дальше все зависит от ухода. Только очень здоровое сердце может противостоять болезни, и только если будет замечен момент кризиса и укол, поддерживающий деятельность сердца, будет сделан в нужный момент. Понятно, что в таком городе, как Новосибирск с его слишком маленькими больницами и недостатком обученного персонала, многие из доставленных в больницы людей умирали просто от недостаточного ухода. Больницы могли обеспечить питанием только 20 % больных. Всем другим родственники должны были каждый день носить еду. Сколько несчастных пролетариев было при этом просто забыто!

Когда однажды наша хозяйка совершенно спокойно сказала, что старую маму, которая всегда ела с нами, увезли в больницу с сыпным тифом, кусок застрял у нас в горле. Стало очень неуютно. И еще неуютнее было наблюдать, с каким равнодушием даже образованные русские предоставляют родственников своей судьбе. Каждый день мы спрашивали у нашей хозяйки, как чувствует себя мама, — и каждый раз получали ответ, что она еще не нашла времени ее навестить. Вместо того чтобы все бросить и ухаживать за матерью, она почти совсем об этом не думала.

Борьба с эпидемией проводилась с большой энергией. Предприятия и учреждения выделяли 10 % своего персонала для ухода за больными и профилактических мероприятий. Дома дезинфицировались, и всюду, где имел место случай заболевания, назначалась большая чистка.

Нашу одежду, шубы, кровати и полы мы посыпали нафталином, сильно пахнущим порошком против вшей. Все вокруг воняло этим средством.

Бездомные дети, «беспризорники», которые холодной зимой вечерами просачивались в парадные, на лестницы и в коридоры, чтобы спастись от мороза, безжалостно выкидывались на улицу. Завшивленные, они тащили за собой болезнь.

Постепенно среди нас воцарилось что-то вроде психоза, безобидный клопиный или блошиный укус приписывался тифозной вши и с юмором висельников мы высчитывали друг другу день похорон. Только в апреле, когда холода пошли на убыль, люди сняли тяжелые меха и снова начали мыться, эпидемия отступила.

«Эпидемия побеждена, население вымерло». — говорили русские.

Я в это время снова заболел тяжелым бронхитом, с температурой до 40 градусов. Такого у меня никогда не было, и должен сказать, что, когда начался озноб, я думал только о сыпном тифе. Из-за этой болезни, которая снова продержала меня 14 дней в постели, я не смог поехать с 10-дневной экскурсией инженеров в Кузбасский угольный район по новой железнодорожной линии из Новосибирска в Ленинск. Правда, такая поездка посреди зимы оказалась неслыханно трудной, и хорошо, что я вынужденно остался дома. Но мне, конечно, хотелось бы самому убедиться в «грандиозном» строительстве угольной промышленности и самому поглядеть, соответствует ли действительности то, о чем не писалось ни в одной газете, но о чем постоянно рассказывали и русские, и иностранцы: о том как плохо и трагически продвигаются там работы. Прокатные цеха были построены, но не запущены. Доменные печи были возведены, но не разжигались. Вместо этого в Прокопьевске горела целая гора с лучшим углем в мире. Шахты затапливало, поезда сходили с рельсов. ГПУ постоянно приезжало из Новосибирска, чтобы искать виновных там, где их не было, конструировать акты саботажа там, где причиной была глупость.

Я знал, как работает и как организовано мое собственное управление; я понимал, почему все не удается.