Читать книгу - "Экспедиция надежды - Хавьер Моро"

память человека, который ее бросил. Слабая надежда, что однажды он вернется, помогала ей выносить постыдное положение одинокой матери. Кроме того, окрещенный именем отца ребенок получал вполне достойную личность; если бы его нарекли фамилией матери, он бы на всю жизнь был отмечен как дитя греха. Тем самым Исабель как бы сообщала, что ее поступок – следствие не случайной ошибки (что поставило бы ее в ряд доступных женщин), а отказа мужчины выполнить свои обещания, что в некотором смысле было правдой. Да и отказ этот, и бегство отца могли оказаться временными. Лучше прослыть жертвой, чем распутницей.

Когда родился ребенок, выяснилось, что страдания Исабель из-за стыда и ощущения вины, которые угнетали ее в последние месяцы, никуда не исчезли. Какие бы нежные чувства ни пробуждал в ней малыш, Исабель не могла выйти из глубокой меланхолии.

– Это потому, что ребенок не дает тебе выспаться, – заявила кухарка.

Но Исабель потеряла аппетит и волю к жизни; ее одолевали печаль и тревога. С неимоверным усилием она заставляла себя встать с постели.

– У меня ощущение, что должно случиться что-то плохое, – поделилась она с доктором Поссе.

– Ничего не случится, – ответил врач. – То, что с тобой происходит, – весьма частое явление, это послеродовая меланхолия… У тебя болит голова, чувствуешь изнеможение?

– Да, доктор, и узел в животе, который не дает мне дышать.

– Это пройдет само. Но ты не должна лежать в кровати, нужно гулять и пить липовый настой. Угнетенное настроение – это следствие того, что тебе пришлось преодолеть, дитя мое.

Каждый подбадривал Исабель на свой лад:

– Имея сына, можно не бояться одинокой и нищей старости, – говаривала кухарка.

Кризис у Исабель продлился месяц, а потом она с головой окунулась в заботы о ребенке, который стал для нее неиссякаемым источником радости, хотя она и продолжала печалиться, что он растет без отца. Время шло, менялись обстоятельства, окружение всячески выказывало сочувствие и понимание, но в глубине души Исабель так и не свыклась со своим новым положением одинокой матери. Этот внутренний протест вызывал постоянные перепады настроения, с которыми она научилась справляться, с головой уходя в работу, – благо в особняке семейства Ихоса всегда было чем заняться.

«Ты собираешься всю жизнь провести в служанках?» – вопрос, заданный однажды Бенито Велесом, заставил Исабель осознать свое положение; с тех пор он постоянно крутился у нее в голове.

19

Для Бальмиса прожитые в Мехико годы оказались лучшим временем его жизни. Он наслаждался неведомой ранее свободой. Ему нравилось, что его высоко ценят как врача, причем исключительно за профессиональные качества, а не за то, что он принадлежит к тому или иному знатному роду. В Новом Свете он со всем юношеским пылом окунулся в учебу, работу и радости бытия. Благодаря близкому знакомству с вице-королем он легко влился в местное общество, участвовал и в празднествах, и в культурной жизни. Он увлекся театром, который на тот момент служил одним из источников финансирования Королевской больницы для коренного населения – учреждения, оказывавшего помощь индейцам. Поскольку вложений от местных жителей не хватало на содержание больницы, то билеты в театр среди прочего служили финансовым подспорьем.

Всегда находился какой-нибудь аристократ, который приглашал Бальмиса в закрытую ложу, откуда можно было из-за жалюзи, не будучи объектом чужих взглядов, наслаждаться спектаклями в театре «Колизей»: там чередовались постановки испанских классических пьес с одноактными комедиями «сайнете», интермедиями и опереттами в жанре «сарсуэла». Именно в этой ложе как-то после спектакля он познакомился с примой Антоньитой Сан-Мартин, очаровательной и болтливой уроженкой Кадиса.

– Я была замужем за одним негодяем, который так дурно со мной обращался, что я в конце концов подала на развод, – рассказывала она всем, кто был готов слушать. – И знаете, что самое забавное? Суд вице-короля вынес решение в мою пользу, и мужа выгнали из города «по причине того, что он жил за мой счет», как было написано в бумагах.

Люди от души смеялись. Бальмис же пришел в совершенное ошеломление: ему не доводилось встречать женщин с подобным темпераментом.

– Ну а ты?.. – спросила она у Бальмиса. – Мне говорили, что ты способен вылечить от всего. И от сердечных печалей тоже?

Бальмис залился румянцем, заморгал и ответил серьезным тоном:

– Сердце – это орган…

Антоньита покатилась со смеху.

– Орган! Ха-ха-ха! Печальный орган, как это гадко звучит!

Бальмис цепенел перед этой феерической женщиной, которая одним махом обольстила его и, не спрашивая позволения, целовала и теребила, как он рассказывал впоследствии.

Скромному жителю Аликанте был совсем незнаком ни этот тип женщин – одиноких и независимых, – ни эта богемная атмосфера. Под руку с прекрасной Антоньитой Сан-Мартин он ходил на вечеринки и приемы; пока длился их роман, Бальмис ощущал себя самым счастливым человеком на земле. Ему нравилось находиться в центре внимания, это льстило его тщеславию и удовлетворяло его потребность в признании, будь то профессиональном или общественном. На какое-то время они стали парой и снискали широкую известность в светских кругах Мехико. Но она никогда не уступала его сексуальным домогательствам, что Бальмис относил на счет изощренной женской стратегии обольщения. В конце концов однажды он не смог сдерживать свой пыл и попытался взять ее силой, причем в свойственной ему неуклюжей манере.

– Успокойся, малыш! Это ради твоего же блага.

– Что ты этим хочешь сказать?

– А ты как считаешь? Думаешь, мне не хочется… этого?

Бальмис ошарашенно посмотрел на нее; лицо его так сильно задергалось, что Антоньита расхохоталась.

– Ах, что за дрянная у меня жизнь! А ведь я так тебя люблю!

Она обняла Бальмиса и затормошила, словно он был безответной куклой. Затем, понизив голос, зашептала:

– Наверняка после того, что я тебе скажу, ты перестанешь меня любить. Но знай, я всегда буду любить тебя, несмотря на твои заскоки… А их немало.

– Почему ты так говоришь? Я влюблен в тебя, разве я не признавался тебе тысячи раз?

– Матерь Божья!.. Как такой умный человек может быть таким глупцом? Готова поставить все что угодно, что ты меня разлюбишь…

– Давай заключим пари.

– Тогда пару сережек, что мы видели в ювелирной мастерской Ла-Принсеса.

– Договорились. Но ты проиграешь.

– Я выиграю. Хочешь повысить ставку?

– Я так тебя хочу, что готов повышать.

– Ладно, сережек довольно, пусть они будут единственным прощальным подарком. А то ты меня возненавидишь.

– Ладно, скажи, наконец, в чем дело!

– Ну, у меня французская болезнь[22].

Бальмис похолодел. На миг у него пресеклось дыхание.

– Меня наградил ей бывший муж.

Врач несколько раз вытянул шею, словно у него в челюсти сработала пружина, и провел