Читать книгу - "Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761 - Пол Кинан"

Сам Петр пристрастился к безудержному пьянству в компанейской атмосфере московской Немецкой слободы, расположенной вблизи царского дворца в Преображенском, где он провел почти всю свою юность. Пожалуй, неудивительно, что в тамошнем окружении он свел знакомство с виноторговцем Монсом (отцом Анны и Виллема, которые впоследствии были оба интимно связаны с императорской семьей) и с двумя много пьющими военными – швейцарцем Францем Лефортом и шотландцем Патриком Гордоном. В частности благодаря тесной дружбе Петра с Лефортом дворец последнего использовался для приемов, банкетов и иных празднеств, на которых происходило «пьянство так великое, что невозможно описать», по словам одного современника²⁷². Впрочем, тогда подобное времяпровождение было далеко не чуждо и европейским дворам. Стоит лишь вспомнить грубые выходки Tabakskollegium («Табачной коллегии») Фридриха Вильгельма I при прусском дворе, в которых существенную роль играл алкоголь²⁷³. Хотя увлечение Петра алкоголем могло приводить в замешательство, а иногда и пугать, все же сетования, содержащиеся в описаниях Корба, Берхгольца и других иностранных наблюдателей, следует соотносить с распространенным за границей представлением о русских как о закоренелых пьяницах²⁷⁴. Петр, несомненно, был способен сдерживать себя при необходимости. Например во время Великого посольства принцесса София Ганноверская отметила после встречи с Петром в Коппенбрюгге, что «он не напился допьяна в нашем присутствии, но как только мы уехали, лица его свиты вполне удовлетворились»²⁷⁵.

Печально известный Всепьянейший собор, который издавна ассоциируется с гедонистическими наклонностями Петра, зародился в начале 1690-х гг., когда Петр был еще сравнительно волен предаваться своим наклонностям вдали от непрерывной череды церемониальных обязанностей, которые выполнял его брат и соправитель, царь Иван V. Недавнее исследование Всепьянейшего собора отступает от традиционной интерпретации этого института как вакханалии или пародии на религию. Оно сосредоточено на роли Собора в жизни двора, ибо многие его члены занимали ключевые посты в петровской гражданской и военной администрации²⁷⁶. Э. Зитцер также убедительно доказывает, что Всепьянейший собор и другие пародийные развлечения Петра, вроде военных игр или потешных свадеб, были далеко не простыми проявлениями гедонизма или безбожия, а служили сплочению компании его «птенцов» и демонстрации их роли в «добывании порядка из хаоса»²⁷⁷.

Выдержка из мемуаров датского посла при петровском дворе, Юста Юля, предлагает еще одну возможную мотивировку этих буйных попоек. «Но (при этом) сам царь редко выпивает более одной, или, в крайнем (случае), двух бутылок вина, так что на столь многочисленных попойках я редко видал его совершенно – что называется как стелька – пьяным. Между тем (остальных) гостей заставляют напиваться до того, что они ничего не видят и не слышат, и тут царь принимается с ними болтать, стараясь выведать, что у каждого (на уме). Ссоры и брань между пьяными тоже по сердцу царю, так как из (их) взаимных укоров ему (открываются) их воровство, мошенничество и хитрости, и он пользуется случаем, чтобы наказать виновных»²⁷⁸. Е.В. Анисимов связывает этот комментарий со своим общим наблюдением о роли надзора и доносов в петровской России. В том же ключе он позже приводит пример графа П.А. Толстого, которого Петр обвинил в том, что он притворяется пьяным, чтобы наблюдать за своими товарищами в компрометирующей ситуации себе в пользу²⁷⁹. Петр внимательно следил за тем, чтобы его собутыльники не отставали от него (а то и превосходили, как в случае, отмеченном Юстом Юлем) по внушительному количеству выпитого. Берхгольц записал замечание царя во время пира по случаю военно-морского парада в Петербурге 11 августа 1723 г. о том, что «тот бездельник, кто в этот день не напьется с ним пьян». Он заставил всех присутствующих продолжать попойку до утра²⁸⁰. Можно предложить несколько объяснений этому принуждению к пьянству. Некоторые из них находят дополнительные подтверждения в контексте петровского царствования. Испытания, которым подвергались царские гости, можно рассматривать как форму жестокого (чтобы не сказать, мучительского) развлечения царя. В частности от принудительного питья тостов по какому-либо случаю гости не могли отказаться в присутствии царя²⁸¹. Эти испытания применялись одинаково к мужчинам и женщинам. Берхгольц не без ужаса повествует о примерном наказании жены гофмаршала князя В.Д. Олсуфьева, немки по имени Ева (и с ней еще 29 женщин), за то, что она не была на маскараде в ноябре 1721 г. Ей пришлось выпить штрафной кубок, хотя она была беременна на последнем сроке. В результате наутро она родила мертвого ребенка^{282 283}.