Читать книгу - "По следам "Турецкого гамбита", или Русская "полупобеда" 1878 года - Игорь Козлов"

«Германия обязуется учитывать интересы России, выраженные в стремлении Его Величества Императора России к надежному закрытию проливов и сохранению, таким образом, в своих руках Черного моря. Германия, со своей стороны, может рассчитывать на дружеский нейтралитет России в любом конфликте, в том числе с Францией. Россия и Германия принимают существование Австро-Венгерской империи в качестве необходимого фактора европейского баланса и обязуются ничего не предпринимать против ее территориальной целостности, за исключением случаев агрессии с ее стороны. Германия и Россия признают необходимость ее покровительства Сербии, пока на ее троне находится король Милан»^[1597].

Бисмарк ликовал: наконец-то Россия сделала правильные выводы из своих прошлых ошибок. Отбрасывая ненужные хлопоты, она разворачивалась к подлинным национальным интересам и одновременно оказывалась в фарватере германской политики. Выступая с большой речью в рейхстаге 30 декабря (11 января), канцлер особое место уделил важности для Германии дружбы России. В то же время он распорядился, чтобы германские представители в Константинополе и Софии получили предписание: «…в болгарском вопросе самым энергичным образом поддерживать русскую политику»^[1598]. В отношении же Франции он заявил, что война с ней может начаться и через 10 лет, и через 10 дней. Однако стремясь успокоить Австро-Венгрию, Герберт Бисмарк сфокусировал внимание посла в Вене на том, что в речи канцлера было четко указано: «…при любых обстоятельствах мы не нападем на Францию»^[1599].

Но то, что так вдохновило канцлера Германии, в Петербурге вызвало глубокую озабоченность. Да, между Россией и Германией существовали серьезные таможенные проблемы. Но ввозные пошлины на хлеб Германия поднимет только в конце 1887 г. Вторая половина этого года будет также отмечена кампанией в германской прессе против русского кредита и весьма недальновидными решениями Бисмарка о запрете правительственным учреждениям помещать свои финансовые активы в русские бумаги, а Рейхсбанку принимать эти бумаги в залог. Но все это будет потом, а что же явилось камнем преткновения тогда, в январе 1887 г.?

Гирс и Ламздорф сочли привезенный проект русско-германского договора «чрезвычайно слабым». По их мнению, в Берлине граф Петр Шувалов продешевил. Однако они не спешили полностью хоронить плод его «личной дипломатии». В целом их позиция сводилась к тому, чтобы сначала попытаться сохранить «Союз трех императоров» и, если это не получится, тогда вернуться к проекту русско-германского договора^[1600].

Однако в то время со страниц «Московских ведомостей» М. Н. Каткова и «Гражданина» В. П. Мещерского уже на всю страну гремело осуждение прогерманской политики правительства и требование уравновесить российскую политику сближением с Францией. В орбите этой кампании вращались влиятельнейшие люди империи. И 5 (17) января, уже после того, как Александр III принял вернувшегося из Берлина Петра Шувалова, Ламздорф записал в своем дневнике: