Читать книгу - "Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917) - Ева Ингеборг Фляйшхауэр"

Из клиники Бадмаева Курлов связался с будущим министром внутренних дел Протопоповым и с его помощью снова пробился в МВД. Подчеркивая впоследствии, что Протопопов «являлся не только центральной фигурой последнего кабинета, но имел выдающееся значение в период подготовлений к русской революции»^[2071], Курлов с обезоруживающей откровенностью называл главную причину их сближения — его стремление через эту центральную фигуру во внутренней политике оказывать влияние на разжигание революции и контролировать ее ход. Поэтому он прочно пристал к министру, который начинал работу с либеральной программой, а под нажимом своих ультрареакционных поручных свернул на самый репрессивный путь, и потребовал свободы рук в решении политических, полицейских и жандармских вопросов. Протопопов сначала попробовал сделать приятеля шефом жандармов, но сильно подмоченная репутация Курлова этого не позволила. Вопреки настоятельным предостережениям, что «Курлов в Министерстве внутренних дел — это волк среди овец»^[2072], в конце концов он дал ему пост товарища или заместителя министра^[2073]. Назначение производилось втайне от общественности и прессы, в обход закона и Правительствующего Сената. Царь 23 октября подписал поданный ему Протопоповым проект указа Сенату о назначении. Но представить указ в Сенат Протопопов не осмелился, так что формально назначение не состоялось. Вследствие этого Государственная дума в день открытия зимней сессии, на весьма бурном заседании 1 ноября 1916 г., внесла запрос, по какому праву Курлов без опубликования царского указа исполняет обязанности товарища министра. В запросе перечислялись все прегрешения Курлова, от минских событий до убийства Столыпина, каковые обвиняемый гневно опровергал в печати. Члены Сената сочли происходящее «случаем, не имевшим прецедента»^[2074]. Когда Курлов хотел направить в Сенат служебные отчеты, руководитель сенатского 1-го департамента А. И. Руадзе возразил, что не может их принять за отсутствием уведомления от министра (о должности Курлова). Разразился публичный скандал, в ходе которого царь 25 ноября отменил назначение Курлова, и Сенат на одном и том же заседании утвердил назначение и увольнение товарища министра внутренних дел.

Курлов винил в своем афронте недостаток пробивных способностей у Протопопова, однако не отказался исполнять присвоенные ему функции «частным» образом, без права подписи и выступления в высших государственных органах. После опубликования указа о его увольнении (3 декабря 1916 г.) он остался в Министерстве внутренних дел, официально удовольствовавшись званием председателя «особого совещания». На практике он по-прежнему управлял делами министерства, опекал министра и — согласно последующим показаниям Протопопова — в решающих вопросах не просто пользовался совещательным голосом, но «впутывался во всё» и прежде всего «держал в своих руках дела Департамента полиции»^[2075]. Его деятельность была направлена на устранение прозападной Думы, удаление из общественно-политической жизни всех либеральных, прогрессивных и патриотических сил, выступавших за продолжение войны на стороне Антанты, и подчинение государственного аппарата желаниям немецких завоевателей.

С этой целью Курлов первым делом добился небывалого ужесточения полицейских мер и пригласил на высокие должности лиц, служивших под его началом прежде, — верных чиновников-ультраконсерваторов, которыми он мог самовластно распоряжаться. Яркий пример — А. Т. Васильев, старый, небеспорочный сотрудник охранки, с начала войны вице-директор политического отдела Департамента полиции, с ноября 1915 г. член совета Главного управления по делам печати. Назначенный — с согласия Распутина — 28 сентября 1916 г. директором Департамента полиции^[2076], Васильев немедленно приступил к «реорганизации административного аппарата полиции»^[2077]. Он создал специальную агентуру «для высокой политики», которая, наряду с работниками перешедшего к ней аппарата охранки, приобретала и использовала шпиков в великосветских кругах, раньше в основном для полиции закрытых. Эти шпики имели задание вынюхивать недовольство, опасные политические настроения и возможные планы государственного переворота в первую очередь в социальных группах, близких к царю^[2078]. Главным объектом наблюдения новых «агентур», выраставших, как грибы, в криминальной и полукриминальной трясине столичного общества, теперь становились не нелегальные, пораженческие и революционные партийные группировки, а легальные, оборонческие общественные группы и организации империи. Такая переориентация совершалась в том числе для того, чтобы вывести из-под надзора государственных органов большевиков и другие подпольные партийные группировки, сотрудничавшие с германским Генштабом, а верных сторонников Антанты поставить под плотный контроль Департамента полиции. Лишь в немногих случаях, известных по имеющимся документам, Курлов натыкался на препятствия в своих усилиях взять под колпак не противников, а опору существующего государственного строя в российском обществе. К примеру, царь, когда Протопопов передал ему предложение установить перманентное наблюдение за отношениями английского посла с членами Прогрессивного блока Госдумы, реагировал отрицательно^[2079].

Но Васильев нашел выход, поручив своим агентам следить за визитами к английскому послу либеральных думских депутатов: П. Н. Милюкова и др.^[2080] Инициативы Протопопова насчет слежки за политически активными членами императорского дома с целью выявления будто бы существующих у них планов переворота также не встретили у царя понимания^[2081], однако в либеральных придворных кругах стало известно, что «высшие чины Министерства внутренних дел» простерли «свои интриги» и до этих лиц^[2082]. Агенты Васильева проникали во все сферы общественной жизни, где слышали или предполагали услышать критические, просвещающие и призывающие к бдительности, патриотические голоса. Так, Васильев велел тайно подслушивать разговоры между предводителем дворянства Московской губернии П. А. Базилевским, председателем Постоянного совета объединенных дворянских обществ, консерватором А. Д. Самариным и предводителем дворянства Петроградской губернии С. М. Сомовым и квалифицировал их как государственную измену^[2083].