Читать книгу - "Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис"

тогах вокруг тяжелого мраморного стола, заваленного какими-то папирусами. Затем меня отвлек шум, донесшийся с улицы. Толпа загудела, послышались выкрики: «Привет императору!» — а затем ворота открылись, и в них, окруженный телохранителями, торжественно вступил Красс. Сняв шлем с перьями, он передал его одному из своих ликторов, вытер лоб и огляделся. Заметив Цицерона, Красс приветствовал его легким кивком головы и одарил вежливой улыбкой. Должен признаться, это был один из тех редких случаев, когда мой хозяин в буквальном смысле лишился дара речи. Красс запахнул свой красный плащ поистине величественным движением и проследовал внутрь, а Цицерон тяжело опустился на стул.

Я нередко был свидетелем удивительных случаев, когда люди, облеченные властью, с обширными связями, бессильны узнать о том, что творится у них под носом. К примеру, мне часто случалось видеть, как сенатор, обязанный присутствовать в курии, отправляет своих рабов на овощной рынок, чтобы узнать о происходящем в городе и соответствующим образом построить свое выступление. Еще я слышал, что некоторые полководцы, имея многочисленных легатов и гонцов, были вынуждены останавливать проходивших мимо пастухов, чтобы получить известия с поля битвы. В тот день точно в таком же положении оказался Цицерон. Сидя в двадцати шагах от места, где другие делили Рим, словно жареного цыпленка, он был вынужден выслушивать новости о принятых решениях от Квинта. Тот, в свою очередь, узнавал их от магистрата, случайно встреченного на форуме, а магистрат — от сенатского писца.

— Плохо дело, — сказал Цицерон, хотя это было понятно и без слов. — Помпей в шаге от консульства, права трибунов восстановлены, сопротивление знати сломлено. В обмен на это — ты только вслушайся, — в обмен на это Гортензий и Квинт Метелл при поддержке Помпея станут консулами в следующем году, а Луция Метелла сделают наместником Сицилии вместо Верреса. И, наконец, Красс. Красс! Он будет править совместно с Помпеем, как второй консул, и в день, когда они вступят в должность, войско каждого будет распущено. Но я должен быть там! — горячо проговорил Цицерон, с испугом глядя на дом. — Я просто обязан быть там!

— Марк, — заговорил Квинт, положив руку на плечо Цицерона, — все равно ни один из них не стоит тебя.

Цицерон был потрясен творившейся несправедливостью: его враги вознаграждены и возвеличены, а он, так много сделавший для Помпея, остался ни с чем! Сердито стряхнув руку брата со своего плеча, он встал и направился к дверям дом. В эту минуту меч одного из телохранителей Помпея мог положить конец его успехам: находясь в отчаянии, он явно решил силой проложить себе путь во внутренние покои, прорваться к столу переговоров и потребовать своей законной доли. Но было слишком поздно. Облеченные властью мужи, договорившись обо всем, уже выходили наружу. Впереди шли их помощники и телохранители.

Первым появился Красс, следом за ним — Помпей. Его невозможно было не узнать, и не только из-за ореола власти, от которого, казалось, потрескивал самый воздух вокруг него. Все в нем было красноречивым: грубо вытесанное, широкоскулое лицо, излучавшее силу, густая курчавая шевелюра с челкой, широкие плечи, крепкая грудь, торс опытного борца. Увидев Помпея вблизи, я понял, почему в юности он получил за свою жестокость прозвище «Молодой Мясник».

И вот теперь Старая Лысина и Молодой Мясник вышли из дверей Общественного дома, не разговаривая, не глядя друг на друга, и торжественно направились к воротам, которые услужливо распахнулись при их приближении. Следом суетливо заспешили сенаторы, все вокруг пришло в движение. Жаркая и шумная людская волна подхватила нас и потащила прочь от дома. Двадцать тысяч человек, собравшихся в тот день на Марсовом поле, ревели, орали, бушевали и рычали, выражая свою поддержку новоявленным кумирам. Солдаты расчистили узкую улицу и, взявшись за руки, выстроились в две цепи по обе ее стороны, упираясь и скользя подошвами сандалий под напором беснующейся толпы.

Помпей и Красс шествовали рядом, но, поскольку мы находились в хвосте процессии, я не видел их лиц и не мог определить, говорят ли они друг с другом. Оба медленно шли к зданию трибунала. Помпей, в очередной раз встреченный рукоплесканиями, поднялся на его ступени первым, озираясь по сторонам с довольным видом кота, греющегося в теплых лучах солнца. Затем он протянул руку, как бы желая помочь Крассу подняться по ступеням. При виде такого единства между бывшими соперниками толпа издала еще один восторженный вопль, который перешел в настоящий припадок, после того как Помпей и Красс взялись за руки и подняли их над головами.

— Какое омерзительное зрелище! — прокричал Цицерон. Из-за царившего вокруг шума он был вынужден вопить мне в ухо. — Пост консула истребован и получен с помощью меча, и мы с тобой наблюдаем конец республики. Это так, Тирон, запомни мои слова!

Выслушивая эти горькие сетования, я, однако, не мог не думать о том, что, если бы моему хозяину удалось принять участие в разделе власти, он бы назвал это чрезвычайно искусным ходом.

Помпей воздел руку, призывая толпу к молчанию, и, когда воцарилась тишина, заговорил грохочущим голосом опытного полководца:

— Народ Рима! Верховные сенаторы любезно предложили мне триумф, и я с благодарностью принял его. Кроме того, они сообщили, что я могу рассчитывать на консульство, и я с радостью принимаю это предложение. Но есть лишь одно, что радует меня еще больше, — известие о том, что мне предстоит работать рука об руку со старым другом, Марком Лицинием Крассом!

В заключение Помпей пообещал, что на следующий год устроит грандиозный праздник с играми, посвященный Геркулесу и его, Помпея, победам в Испании.

Говорил он красиво, спору нет, но больно уж быстро, забывая останавливаться после каждого предложения. А значит, те, кто слышал Помпея, не успевали запомнить его слова, чтобы потом передать их другим. Думаю, лишь несколько сотен человек разобрали, что́ он говорил, но безумствовали все. Восторг стал еще неистовее, когда на трибуну взошел Красс.

— Клянусь, — заговорил он так же звучно, — что во время игр в честь Помпея я пожертвую десятую часть своего состояния — всего состояния! — на бесплатную еду для жителей Рима! Для каждого из вас! Целых три месяца, — гремел он, — все вы сможете пить и гулять на улицах Рима! За мой счет! Столы будут расставлены по всем улицам! Это будет праздник, достойный Геркулеса!

Услышав это, толпа пришла в исступление.

— Сволочь! — выругался Цицерон. — Десятая часть его состояния — это взятка в два миллиона! Для него это гроши. Видишь, как он превращает поражение в победу? Уверен, ты не ожидал ничего подобного! — прокричал он Паликану, который