Читать книгу - "Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - Адам Туз"

В том, что касается денег, продовольствия и рабочей силы, Шпеер мог полагаться на других. Его личный вклад в мобилизацию ресурсов приходился на сферу сырья. Несмотря на то что Zentrale Planting явно представлял собой новаторскую по своей структуре организацию, его повестка дня была до боли знакомой. Основное внимание он уделял стали. Непосредственно этому вопросу были посвящены 30 из 62 его заседаний^[1779]. Кроме того, на 11 заседаниях разбирался вопрос угля, важный в первую очередь потому, что поставки угля определяли возможные объемы производства стали. Еще на 8 заседаниях рассматривались вопросы, связанные с обеспечением предприятий рабочей силой – причем в первую очередь речь шла об угольных шахтах. Даже в таких на первый взгляд посторонних областях, как программа химического производства, все упиралось в сталь. Zentrale Planting не мог пройти мимо химии, так как отсутствие топлива привело бы к остановке всей военной машины. Более того, азот являлся ключевым компонентом при производстве как взрывчатых веществ, так и удобрений. Так или иначе, Zentrale Planting претендовал на то, чтобы ему подчинялся Карл Краух с его химическими предприятиями, поскольку огромные заводы Крауха нуждались в большом количестве стали. Отсюда следует неизбежный вывод: кто бы ни стоял во главе военной экономики и какие организационные формы ни принимала бы его власть, и до, и после февраля 1942 г. краеугольным камнем немецкой политики в сфере вооружений оставалась сталь.

Без стали не могло обойтись ни одно предприятие, занимавшееся выпуском вооружений, кроме тех, что работали на люфтваффе. Но и люфтваффе нуждались в стали для бомб, зенитных орудий и аэродромных сооружений. Тем не менее, как мы неоднократно видели, после 1937 г. главной переменной в стальном бюджете вермахта являлось количество стали, выделявшейся для производства боеприпасов. Самый простой способ снизить давление на тяжелую промышленность состоял в том, чтобы сократить производство боеприпасов и тем самым высвободить сталь для других потребителей. Так поступили в 1937 г., летом 1939 г. и летом 1940 г. Но в 1942 г., когда Германия столкнулась с перспективой затяжной и кровопролитной войны в России, такой вариант отпадал. В месяцы, последовавшие за кризисом зимы 1941 г., к Гитлеру вернулась навязчивая идея, которая владела им в первые месяцы войны^[1780]. «Программа вооружений на 1942 г.», анонсированная 10 января, за месяц до назначения Шпеера, предусматривала накопление новых запасов боеприпасов, которых должно было хватить на шесть месяцев при тех высоких темпах потребления, которые были зафиксированы в 1941 г. Такая цель была установлена в преддверии предполагавшегося летнего наступления. Однако Гитлеру на этот раз нужно было принять меры и на случай затяжной войны на два фронта. В конце марта ОКБ отмечало: «Фюрер приказал Шпееру развернуть производство боеприпасов в самых широких масштабах с тем, чтобы иметь возможность годами вести окопную войну на два фронта»^[1781]. К такой логике, требовавшей в первую очередь сосредоточить усилия на производстве боеприпасов, невозможно придраться. Программа боеприпасов в силу одних своих размеров определяла все последующие решения. Пропаганда Шпеера не уделяла боеприпасам такого же внимания, как более впечатляющим вещам, таким как танки^[1782]. Боеприпасы входили скорее в образный ряд Первой мировой войны, а не гитлеровской войны с ее кампаниями в стиле «блицкрига». Тем не менее на снаряды, бомбы и патроны по сути приходилось 50 % общего прироста производства вооружений за первые 8 месяцев пребывания Шпеера в должности^[1783]. Даже в середине 1943 г., когда подходила к концу первая фаза «оружейного чуда», производство боеприпасов обеспечило половину прироста в сфере личной ответственности Шпеера. Мы получим хорошее представление о том, какое место занимали боеприпасы в его деятельности, если сравним друг с другом размах деятельности трех главных комитетов по вооружениям, контролировавшихся министерством Шпеера. Осенью 1943 г. производством боеприпасов занимались 450 тыс. человек по сравнению со 160 тыс., занятых в производстве танков, и 210 тыс. – в производстве оружия^[1784]. Преобладание боеприпасов было еще более ярко выражено в том, что касалось стали. В последнем квартале 1942 г. производству боеприпасов досталось более половины всей стали, полученной армией, в то время как для производства танков и оружия было выделено всего по 15 %^[1785]. Не менее существенны и политические последствия повышенного внимания, уделявшегося боеприпасам. Как и в 1939–1940 гг., новые непомерные требования Гитлера в плане производства боеприпасов влекли за собой немедленное и мучительное перераспределение сырья. Это приводило к последствиям, которые в среднесрочном плане могли быть сглажены лишь благодаря значительному приросту производства стали.

Масштабы поворота «к боеприпасам» были впечатляющими. В последнем квартале 1941 г. в соответствии с приоритетами, определенными еще до начала «Барбароссы», немецкая армия предполагала выделить для производства боеприпасов всего 25 тыс. тонн стали из своего скудного рациона в 185 тыс. тонн. Теперь же Гитлер потребовал принять такую программу выпуска боеприпасов, которая требовала ежемесячного выделения не менее чем 350 тыс. тонн стали, т. е. в 14 раз больше^[1786]. Еще до назначения Шпеера общая армейская квота стали была удвоена, составив в первом квартале 1942 г. более 350 тыс. тонн. За это отчасти пришлось «расплачиваться» частичной отменой планов по расширению производственных мощностей люфтваффе и резким сокращением производства бомб и снарядов для зенитной артиллерии. Были сокращены и квоты для флота. Но этого не хватало для удовлетворения возросших потребностей армии. В 1942 г. много стали по-прежнему отпускалось на инвестиционные программы, выполнение которых началось в 1940 и 1941 г., а также отправлялось на экспорт. Поэтому немедленные последствия кризиса на Восточном фронте и неожиданная необходимость уделять основное внимание армии только усугубили «стальную инфляцию», которая служила источником усиливавшегося беспокойства еще с осени 1941 г. Квоты на получение стали существенно превышали реальные объемы ее производства. Это несоответствие было таким большим, что оно угрожало дезорганизацией всей военной экономики. Производители стали, заваленные заказами, выдававшимися в рамках официальных квот, получили возможность самолично выбирать сорта выплавляемой стали. Программам, имевшим высокий приоритет, приходилось ждать месяцами, прежде чем на их выполнение отпускалось необходимое количество стали. Между тем сотни тысяч тонн стали оставались