Читать книгу - ""Шпионы Ватикана..." О трагическом пути священников-миссионеров. Воспоминания Пьетро Леони, обзор материалов следственных дел - Пьетро Леони"

Когда отец Николя и я представились властям (а это произошло в самые первые дни), чтобы выяснить, как вести себя двум иностранцам, священнослужителям в Одессе, с нами говорили любезно. Сказали: «Продолжайте свое религиозное служение, потому что все культы разрешены. Советская конституция гарантирует каждому свободу вероисповедания. Церкви работают (sic!) и у нас. Только вам придется обратиться к председателю Президиума Верховного Совета, товарищу Калинину с просьбой о предоставлении советского гражданства либо получить вид на жительство, предварительно продлив действие паспортов в ваших посольствах в Москве».

Поблагодарив любезных хозяев, мы продолжили наше апостольское служение. Однако вскоре мы поняли, что одно дело — гарантировать свободу на словах, а другое — обеспечить ее на практике. Не так важна была агентура, ходившая за нами по пятам и следившая даже за личной жизнью. Конечно, это было неприятно, но это не было существенной преградой миссионерству — мне казалось, что достаточно действовать осторожно, занимаясь только богослужебными делами и благотворительной деятельностью. Гораздо хуже были неприятности и препоны, чинимые местной властью.

Понимание властью апостольской деятельности совершенно отличалось от нашего, они считали, что священник должен заниматься только богослужениями и совершением таинств, не выходя из церкви и ризницы, за исключением случаев отпевания мертвых. Они считали проповедь излишней и даже нежелательной в государстве, присвоившем себе исключительное право наставлять народ. Обучение катехизису было категорически запрещено советскими законами, если речь шла о молодежи до восемнадцати лет.

Благотворительная деятельность отнюдь не нужна государству, где бедные, даже если они умирают с голоду, не имеют права показать свою бедность на людях, поскольку… в коммунистическом раю не может быть бедных. Тех, кому нужна материальная помощь (если таковые имеются), поддерживает всеобщий благодетель — государство. Оно гордится учреждением государственного обеспечения (Собес). Это учреждение имеет право не только помогать всем, кто нуждается (по мнению Собеса, разумеется), но и требовать от всех сотрудничества.

Правом требовать от всех сотрудничества в том, что касалось государственной благотворительности, владело множество организаций! Мы это быстро узнали на собственном опыте. Но если бы речь шла только о благотворительности! Хуже было то, что для своего спокойствия и свободы нам приходилось обогащать советскую казну, и не только в обязательных формах, но и в разных «свободных». Как только фронт отодвинулся, ко мне обратились с просьбой организовать помощь раненым. Поскольку это не противоречило деятельности Церкви, я согласился и призвал паству помогать чем можно. Кто дал одеяло, кто подушку, кто белье.

Через несколько дней меня вызвали на собрание руководителей разных организаций — гражданских и церковных. Нас инструктировали, как нужно готовить души нашего народа, чтобы он во время первомайской демонстрации обратился к правительству с просьбой объявить государственный заем. Нас инструктировали, каким образом, не открывая народу, что инициатива идет сверху, принудить каждого дать взаймы государству сумму, равную месячной зарплате. Полученные деньги пойдут на нужды фронта, а впоследствии — и на другие цели. Такой первомайский призыв к собственному правительству об объявлении государственного займа был ежегодным, обязательным, но как бы добровольным. Деньги, данные взаймы государству добровольно-принудительно, по сути беспроцентную ссуду, никто и не надеялся получить обратно.

После общих инструкций со мной поговорили отдельно, проверяя, как я усвоил урок:

— Вы готовы делать что-либо в этом направлении?

— Конечно. Я подпишу призыв к правительству.

— Этого недостаточно. Нужно, чтобы подписали и другие церковнослужители, получающие зарплату.

— Хорошо. Я прослежу, чтобы подписали и другие — мой коллега-священник, ризничий, органист, певцы, две старушки, присматривающие за церковью, одна из них сторожит по ночам, другая днем.

Певчим перепадали гроши от прихожан. Двум старушкам официально платили 200 рублей в месяц. Той, что сторожила ночью, было восемьдесят лет, на эту нищенскую зарплату она бы не прожила, но верующие и мы, священники, ей помогали. Та, что сторожила днем, была помоложе, и ей удавалось подработать денег на содержание себя и больного мужа. Но обе не хотели показывать больше официальной платы, чтобы им не увеличили налоги и не потребовали денег на заем государству. Мне, тем не менее, пришлось заставить их, как и остальных работающих в храме, подписаться на заем.

Но властям было мало того, что я пообещал. Им нужно было, чтобы я осквернил святое место, чтобы я с амвона на воскресной службе призвал моих прихожан быть щедрыми по отношению к государству и армии и не скупиться, подписываясь на заем. Тогда я в первый раз отказался подчиниться новым хозяевам.

Потом с просьбой о сотрудничестве к нам пришли из советской организации Красного Креста. Они просили помощи, по их словам — для вдов и сирот войны. Я согласился. Дважды в месяц в церкви мы делали сборы для них, получалось около 800 рублей, которые наши прихожане отдавали вдовам и сиротам. Несмотря на жалобы вдов, что им никто не помогает, я продолжал до последнего выполнять это обязательство перед Красным Крестом.

Приближалась третья годовщина вступления в войну — лучшее время требовать деньги от народа. На этот раз меня вызвали в городской совет, там некий военный предложил мне сделать что-то для армии.