Читать книгу - "Кромка льда - Анна Юрьевна Приходько"

росе, присела под яблонькой на скамейку. Вспомнила, как Афанасий мастерил эту скамью, а Марфа Игнатьевна крутилась возле него и говорила, что руки у него кривые. Скамья и правда получилась шаткой. Но Афанасий одну ножку вкопал в землю, и всё стало ровным.

Яблоневого цвета весной было мало. На дереве висело несколько маленьких яблочек. Настя сорвала одно, положила на ладонь, оно было чуть крупнее ногтя большого пальца. Попробовала на вкус, поморщилась и выплюнула.

Тотчас услышала за спиной:

– Ах вот кто повадился яблоки срывать? Ну, ей-богу, я на Сеньку всё думаю, а тут и мать хороша.

– Проснулась, – сквозь зубы прошептала Настя.

– А ты не думай, что когда я не проснусь, тебе хорошо будет! Ты мать не ценишь сейчас, а потом волком завоешь! Кто твой приплод будет кормить, когда ты работаешь? Нанимай няньку и плати, коли со мной дел иметь не хочешь.

Настя молча встала и ушла в дом.

Марфа Игнатьевна долго ещё ворчала.

Закончив домашние дела, Настя ушла в свою комнату. Разбудила Сеньку, накормила его и отправила в детский сад. А сама прилегла.

Слышала сквозь сон, как пришёл Пётр. Вышла поздороваться с ним.

Он уже сидел за столом.

– Вот, полюбуйся, – набросилась на дочку мать. – Полюбуйся, что Томка писала! Говорила я тебе, что в могилу она нас загонит. Говорила тебе, что ничего путного из неё не выйдет.

Настя смотрела на тетрадь.

Пётр протянул ей её и сказал ласково:

– Прочти, Настенька! Вот тут прямо на поверхности лежит твоё согласие на моё предложение. Почитай в тишине.

Настя открыла дневник.

Слёзы подступили к глазам.

Она читала быстро, перелистывала страницы.

Пётр и Марфа смотрели на неё выжидающе.

– Вот, значит, как… – пробормотала Настя. – На костях умерших будем свадьбу праздновать.

– Не на костях, а на красном ковре. Уже приглашены высокие люди из города. А у тебя платье-то есть соответствующее? – поинтересовался Пётр.

– Есть, – кивнула Настя. – Траурное…

– Найдём, – вмешалась Марфа Игнатьевна. – Своё ей дам! У меня расшитое есть, как раз для такого случая. Пойду искать, простирнуть его надобно, а то негоже дочку в залежавшемся платье замуж отдавать. Дождалась на старости лет, когда за порядочного человека выходит. Бог меня услышал!

– Вы на бога не уповайте, Марфа Игнатьевна! – попросил Пётр. – Лучше промолчите, когда о нём вспомнить хотите.

– Ой, – мать Анастасии похлопала себя по губам, – я же теперь тёща человека большого. Больше не позволю себе такой оплошности.

Когда мать ушла, Настя спросила у Петра:

– А если я не соглашусь?

– Тогда вот подпишите, Анастасия Алексеевна! Протокол изъятия у вас серебряной посуды, сервиза, икон. Видите, я место оставил, чтобы ещё вписать. Обыск делать буду.

– Понятно… Делайте обыск, Пётр Александрович!

– Настя, не дури, прошу тебя! Ты же пожалеешь, я пожалею.

– Мне не о чем жалеть, Петя! Ой, простите, Пётр Александрович.

– Я же к тебе всей душой, а ты… И дневник никому не отдал и ездил с тобой на опознание, и мужу твоему дал отпор, чтобы тебя не мучил.

– А я вас не просила ни о чём, – ответила Настя. – Вы сами без моего желания взялись помогать. Вы же не слышите меня, Пётр Александрович!

– Да это ты не слышишь! Ты себе могилу роешь! И матери своей, и детям!

– О детях страна позаботится. Какая из меня мать, если я серебряными ложками ем да власть ругаю? А я ругаю, Петя! Я ненавижу эту твою власть всем нутром.

– Ах вот как… – сказал агроном. – Значит, Геннадий Ефимович был прав… А я грудью перед ним встал за тебя.

Настя усмехнулась:

– Твой Геннадий Ефимович всегда прав. А что я увидела счастливого при твоей власти? Вонючий подъезд, в котором мы с матерью вынуждены были прятаться от холода? Руки того гада, который…

Пётр перебил её:

– Не начинай! Сейчас начнутся бабские причитания, слёзы. Всё это мне знакомо. Или ты сейчас говоришь «да», или всё пойдёт по законному пути.

– Нет! – Настя говорила уверенно, без страха в голосе.

Пётр поначалу смутился от такой резкости, но потом глаза его сверкнули.

Он прошипел:

– Дура…

А дальше всё было как во сне.

Пётр схватил Настю. Сначала прижал к себе, а потом оттолкнул.

Она приземлилась на стул и ойкнула.

– Устроили они тут! – кричал Пётр.

Смахнул со стола скатерть.

Над разбитыми блюдцами лила слёзы Марфа Игнатьевна.

Комната вдруг наполнилась незнакомыми людьми. На Анастасию надели наручники, толкнули вперёд, она упала на пол. Лежала ничком. Было больно, скверно, но она держала слёзы в себе.

– Бабку оставьте, пусть за дитями присмотрит, пока из города за ними приедут. А эту грузите.

– Сервиз чайный – 3 штуки, ложка серебряная – 24 штуки, рушник с позолотой – 5 штук, чепчик детский кружевной 3 штуки (маркировка царская), самовар – 1 штука, чугунный утюг – 1 штука (гравировка царская)…

Дальше Настя уже ничего не слышала.

Очнулась в тёмном помещении. Сильно болела нога.

– Вот так свадьба, – прошептала она. – Женишок-то славный мне попался. Один лучше другого.

Как только она это подумала, как заскрипела дверь, и её позвали:

– Макарова, вставай.

Встать не получилось. Больная нога не слушалась.

Настя поползла.

Тот, кто пришёл за ней, даже посмеялся:

– Пресмыкающееся… Вот так вы все и должны – ползком.

Он же больно пнул в бок. Настя стерпела.

В кабинете её подняли и усадили на стул.

Лысый и скользкий, как дождевой червь, мужик приблизился к Насте. От него пахло неприятно, она отвернулась. Стала кашлять.

– Итак, начнём, – сказал лысый. – Год 1934. Падёж лошадей в Ольховке. Пять голов после осмотра ветеринаром Макаровой Анастасией Алексеевной. Подпись после осмотра Макарова А. А., Семёнов Г. К, Валиев Н. О. Вам знакомы эти люди?

Настя вздохнула тяжело.

– Пока вы думаете, скажу вам, что ваш супруг Макаров Афанасий Максимович, признанный ранее пропавшим без вести, задержан при нарушении государственной границы. При нём обнаружено восемнадцать икон, золотые украшения и крупная сумма денег. Пока других сведений у меня нет. Вы сначала ответите за лошадей, потом будем разбираться с мужем.

«Семёнов, Валиев… Кто эти люди?» – Настя прокручивала в голове уже подзабытые фамилии и информацию о муже.

Ольховка вообще была загадочным селом. Там всегда кто-то умирал: то породистые гуси все как один пали в ночь, то лошади.

А там была ещё цела добротная конюшня с царского времени. И туда, в эту Ольховку, постоянно привозили жеребцов, и они там умирали.

Настя писала на имя председателя письмо. Просила разрешить санитарные работы. Председатель отказывал, говорил, что на две недели некуда деть лошадей, мол, соседние сёла не берут их к себе.

Это и был