Читать книгу - "X-AVIA - Анна Олеговна Ефименко"

на фоне других работяг, фасующих бортпитание. Иногда я рассказывала другой сменщице в подсобке о книге своего брата Андрея, о моем бывшем муже Б., с которым жила в самом центре Большого Города, о своих любимых автомобилях. Женщины таращили на меня глаза, такие же усталые и заспанные, как и мои, с треснутыми кровавыми стрелками сосудов на белках, со слипшимися ресницами.

Дантес же, напротив, был, казалось, даже рад новому виду деятельности. Ничего нового, все тот же завод. Он спокойно относился к бездушной ленте конвейера и к этой чудовищной робе. Я отыскивала разные атрибуты, призванные подчеркнуть мою случайность и временность попадания на должность фасовщицы еды. Надевала самые дорогие украшения, подаренные мне когда-то Б., надевала их все и сразу, блистала бриллиантами под трескучими лампами дневного света в цехе.

– Как бы мне саботировать «Schmerz und Angst» сегодня? – полушутя и обреченно вопросила я однажды Монсьера Неудавшегося Бортпроводника, собираясь на смену, -Может быть, вот так? – я достала из шкафа шелковый шарф от Hermes.

Но И. вообще не разделял моих страданий. Иногда он, правда, жалел меня и недоумевал, что же меня держит в этой кошмарной каменоломне. Боже, я ведь все была готова стерпеть, лишь бы получить возможность летать по небу. Говорят же, они живут там, в небе. Я всегда думала, что мой мертворожденный брат Андрей, он же Аякс, обитает на дне морском, служит администратором Тихоокеанского отделения, и вообще он – первое приближенное лицо у самого Посейдона. Но, увы. Как уже говорила, я стояла многие часы и дни на береговой линии каких угодно морей, звала Андрея, братик мой любимый, кровинушка моя, явись мне, дай мне знак! – и ничего. Плакала, умоляла – Аякс так и не отозвался.

Тогда я позволила им сломить меня. Надевайте на меня вашу пошлую роскошь. Обложите меня «Металликой» и «Бойцовским клубом». Осыпьте меня штампованными золотыми цепями, цепями прикуйте меня к вашим нормам жизненных достижений и к вашим церквям – тогда я поверю в то, что души мертвых живут не в море, а на небе. Если только это небо даст мне увидеть моего Аякса…

Мы с Дантесом нашли неподалеку еще один Маленький Городок, в котором была больница, супермаркет и даже свой крохотный железнодорожный вокзал. Правда, до Городка тоже приходилось ехать на маршрутном такси не менее часа, но это уже было хоть что-то. В единственном книжном магазине там мы купили карту мира, повесили ее дома вместо ковра на стену. Мы купили цветные булавочки и мечтали о том, что, когда будем летать, приколем булавки на все города на карте, в которых нам удастся побывать.

Телевизор показывал чепуху, Дантес любил телевизор – я обнаружила в возлюбленном первый изъян, обнаружила его с блаженной улыбкой, прячась в его руки, такие же костлявые, как и мои, в полудреме валяясь на нашем разложенном диване после ночного труда с раскидыванием самолетной еды по контейнерам, под гуденье микроскопического телевизора в углу нашей нелепой и смешной гостиной.

Я возвращалась в Черные Сады, еле волоча ноги от усталости, рывком скидывая с себя ненавистную робу, я швыряла ее в угол, плелась в ванную, а потом валилась спать. Дантесу было гораздо легче, закаленному в подобных профессиях, он не переживал, не страдал недосыпом или вырывающимися всхлипами уязвленной самооценки: «Что я вообще здесь делаю?»

Как-то раз у меня случился приступ прямо в разгар работы. В цехе бортпитания всегда блюлась идеальная чистота, не дай бог какая зараза с грязных рук попадет на продукты. Шел пятый час моего марафона по каменоломне, молча делая свое дело, я вспоминала в уме французские глаголы, и застопорилась на «прекословить», как началось. Кашель удушил меня прямо у станка, и кровь капала из перекошенного рта на ленту, на движущуюся по ней веселую вереницу еды, я же ничего не могла с собой сделать. Тогда заместитель начальника влепил мне жуткий выговор, «нам тут больные не нужны!», я даже подписала какую-то служебную записку о вычете премий из моей зарплаты. Только бы скорей попасть домой, думалось мне той бесконечной ночью, я глядела на циферблат своих Longines, уже поцарапанный где-то здесь, в цехе, и ждала одного – только бы добраться до дома.

– Я не могу здесь работать! Я ненавижу эту каменоломню! – повисла я на Дантесе в прихожей.

– Тише, тише, успокойся, – он гладил меня по голове.

– У меня чудовищно болят ноги!

– Приляг, Кристабельхен. Ножки пройдут, все будет хорошо.

Так он успокаивал меня, пока мое сознание полностью не растворялось в вымученных сновидениях. И. шел в лес за грибами, потом жарил их с картошкой, к тому часу уже наступало время ужина, я просыпалась, мы ели, а после я провожала Дантеса на его смену, все в ту же каменоломню. И до утра вертелась на диване, на котором невозможно было уснуть, если рядом нет И., пила кофе, читала привезенные с собой из Большого Города книги, печатала что-то по мелочам, пока за окном в Черных Садах ухали совы в такт моим беспокойным инсомническим мыслям.

Зато днем здесь было просто великолепно. Соловьи заливались чудесным пением, лучи солнца нежными иголками пробивались сквозь черные ветки за окном, сквозь наши полуистлевшие от времени шторы на кухне. Мы пили кофе с порционными сливками, мы стирали и перестирывали наши робы – достойная замена белоснежным рубашкам. Дантес мазал мне ноги кремом против варикозного расширения вен – они болели так сильно, что, случалось, мне снились кошмары с отрезанием конечностей. Мы покупали вино в бумажных пакетах, кипятили его, добавляли туда мед и лимон, потом пили, чтобы не простудиться, чтобы иметь здоровье и силы выйти на работу, и получить деньги.

Теперь уже у нас обоих было очень мало денег. Но никого не было в округе счастливее нас, с пустой картой на стене и коробочкой цветных булавок, с холодильником, полным свистнутых «плохо лежащих» где-то продуктов, никого не было счастливее нас, по ночам слушавших аудиолекции по философии и теологии, учивших древние письмена и иероглифы.

Мы ни разу не поднялись на Гору, потому что, даже живя у нее под пяткой, невозможно было избавиться от этого суеверного ужаса, охватывающего любого человека, задирающего голову вверх, к далекой заснеженной вершине. На автобусной остановке «Гора» было три скамейки под козырьком и урна для мусора. Мы покупали домой хлеб, и ели его горячим прямо на остановке под сентябрьско-октябрьскими ливнями.

Большой супермаркет с горячим хлебом находился в том самом соседнем Городке, на безымянной остановке, у нее