Читать книгу - "X-AVIA - Анна Олеговна Ефименко"

Неба пустую грудь

Тонкой иглою рань.

Будет и мой черед -

Чую размах крыла.

Так – но куда уйдет

Мысли живой стрела?

Или, свой путь и срок,

Я, исчерпав, вернусь:

Там – я любить не мог,

Здесь – я любить боюсь…»

(О.Мандельштам)

«…Когда я был старшиной, в моем распоряжении было сто двадцать человек, я ими

вертел как угодно, а с тобой я как пластилин, такой, что можно взять и что хочешь

сделать, и сделай, пожалуйста, как ты говоришь – разбей, в клочья порви, будь умнее,

давай, сделай это…»

(Е.И.)

Дантес сказал жене, что не любит ее, что уйдет. Меня захватывала театральность происходящего. Кто-то заламывал руки, стенал, кто-то сотрясался в оглушительном гоготе, а кто-то сотрясался в беззвучных рыданиях, кто-то делал вид, будто ничего не происходит. (До кульминации оставалась примерно пара недель.) Алоиза забрала ребенка и уехала отдохнуть. Б. тоже уехал, на дачу, в Грозовой Перевал. Пока мы с Монсьером Бортпроводником обсасывали мотивацию наших супругов, время учебы также стремительно близилось к концу.

– И что они хотят этим показать? – спросила я И., закуривая, – хотят, чтобы мы почувствовали себя якобы свободными?

– Нет, – он хитро улыбнулся, – они хотят, чтобы мы почувствовали себя одинокими.

– Ты чувствуешь? – я выдохнула дым в сторону.

– Ты что, издеваешься? – рассмеялся Дантес, и, забрав у меня сигарету, таинственно понизил голос, – да я в жизни не чувствовал себя более счастливым, Кристабель.

Расписание занятий на август заняло всего половину листа формата А4, при одном взгляде на который мои морские и монсьеровы угольные глаза наполнились слезами предчувствия скорой разлуки.

Мы обнаглели до такой степени, что гуляли за руку по всем тенистым аллеям и бульварам Большого Города, уже не оглядываясь в судороге паники за спину, уже не пугаясь внезапных телефонных звонков. Почему должно быть страшно, когда все, в общем-то, уже решено? Мы сели в пролетку и поехали прямиком в Кафедральный Собор, вместе, вдвоем, Дантес и я.

По дороге встретили одну девочку из «Schmerz und Angst», она всеми правдами и неправдами пыталась выяснить, что же нам понадобилось в Кафедралке, ведь в августе храм всегда ремонтируют. Она подумала, будто мы врем. Спросила, не живу ли я случайно в том же районе. Вы едете домой к Кристабель, да? О боги! Мы, очевидно, только и можем, что обивать пороги засекреченных квартир или мотелей на час, достойнее же о нас никто не может подумать! Нет. Мы едем в Собор. У нас именно там есть неотложные дела. И наша знакомая, недоумевая, тщетно пытаясь прощупать медную проволоку высоковольтной интриги, поехала дальше своей дорогой.

Вблизи шпиль, подернутый плывущими по голубому атласу облаками, норовил вот-вот рухнуть прямо на нас. Тяжелые двери, выщербленные ступеньки, на которые, по слухам, всегда сплевывал сам дьявол. Готическая розетка, этот каменный цветок-часослов, подмигивающие горгульи – они всегда были нашими друзьями.

О, величественное сооружение, из глубины веков нас благословляющее здание! Единственное, что уцелело этим пожарно-жарким летом! Ты, ледяной гранит, поведай нам о таинствах и ритуалах, о средневековом полудне и ратуши, и базарном времени грязных порогов! Доверь нам, Кафедральный Собор, свою в стены впетую латынь, и лицезрей нас, так трепетно снизу на Тебя взирающих! Узри нас, еретиков, по раскаленных будней мостовой размазанных преступников, и отпусти грехи наши, Отче Наш, хранитель Большого Города, Страж и Покровитель, наш Кафедральный Собор! И Ты, о Шило Небесное, Шпиль, донеси наши молитвы и клятвы до самого Последнего Неба выше и быстрее всех самолетов!

Мы поднялись по вычищенным от дьявольской слюны ступеням, мы зашли, мы окунулись в прохладу и сырую пыль.

Внутри Собора шла реконструкция, все было в строительных лесах. Наши шаги гулом отдавались под острым сводом. Рассмотрели цветастые витражи. Потрогали скамейки для прихожан, а вон, глянь наверх, меха органные, трубы, вот здорово! «Монументально» и «фундаментально». Собор – убежище, Собор – вертикаль духа, Собор – игла. Это одно из трех моих любимых слов. «Кафедральный». Еще мне нравятся слова «телеграфный» и «литографский». Ну, и немножко – «метафизика». Мы пошли вперед, где-то на высоте, в полом и тесном теле Шпиля строители громыхали своими инструментами, они поднимали по веревке банки с краской, валики и кисточки.

Мы подошли к алтарю. Двадцать пальцев четырех рук скрестили перед высящимся подле нас крестом.

– Клянусь, что люблю тебя, и буду любить вечно, пока смерть не разлучит нас, – начал Дантес.

– Клянусь, что люблю тебя, и никогда не разлюблю, пока смерть не разлучит нас, -закончила я.

Кто-то из бригады наемных рабочих накрывал полиэтиленом исповедальню, дабы на нее не попала случайно краска. Мы расцепили руки.

– Разбей меня, – прошептал И., наклонившись ко мне через алтарь.

– Ты неправильно просишь. Ты должен говорить: «Zerbrich mich»11. Только в таком варианте фраза звучанием достигает своего смыслового накала. Произнеси это «цэрбрихь михь», и сам услышишь пока еще даже не существующий хруст.

Мы выползли на солнышко. Я прихватила программку завтрашнего концерта органной музыки, подбивая Дантеса составить мне компанию, на все лады превозносила дар Моцарта и Баха. Мой возлюбленный был на грани отчаянья, ведь пожертвование составляло не меньше половины его стипендии в авиакомпании, а еще надо на вечер купить еду, какой уж тут концерт. Я страшно обиделась. Как можно вообще покупать пищу, тратить деньги на какую-то жрачку, если в Кафедральном Соборе завтра будут играть Баха и Моцарта?

– Ты не духовен! – я вскочила со скамейки на площади перед Собором, – ты такой же бюргер, как и все!

– Я не могу быть бюргером, – возразил Дантес, – так как я не горожанин, а житель окраин.

– Все равно! – не унималась я, – ты мещанин! Крестьянство в электричках! Ты… Ты – БЫДЛО, вот ты кто!

Наступила затяжная пауза.

– Окей, – протянул И., – как скажешь.

– Просто я не понимаю, как можно, выбирая между пельменями в морозилке и живой органной музыкой, остановиться на первом!

– Ты никогда этого не поймешь, Кристабель.

– И я не желаю этого понимать!

Вторая затяжная пауза переросла в тягостное молчание. Вновь силенциум. Я разглядывала резные башенки Собора. Ждала, когда Дантес начнет мириться. Он всегда первым делает шаг к примирению. Неизменно.

Я дождалась.

– Давай поступим так, – он повернулся ко мне, – Если будет на что внести пожертвование, обязательно пойдем на концерт. Думаешь, я сам не хочу? Да я ни разу не был на подобных мероприятиях, конечно же, мне все это дико интересно! Но, се ля ви,