Читать книгу - "Красный шторм. Октябрьская революция глазами российских историков - Егор Яковлев"

Кроме того, сказывался территориальный фактор. Базой Балтийского флота стал Петроград, потому что Гельсингфорс и Ревель оказались за границей. В городе на Неве находилось до 65 % всего бывшего флотского офицерства. Отсюда до белых еще нужно было добраться. И если бежать в Архангельск было вполне реально, то пробраться в Сибирь к Колчаку или на юг к Деникину оказывалось технически очень сложно. Не говоря уже о том, что, скорее всего, это означало бросить семьи и отказаться от стабильного куска хлеба, который приносила служба на Красном флоте. Наконец, бои Гражданской войны разворачивались преимущественно на суше, поэтому морской офицер понимал, что в профессиональном плане у белых он окажется где-то на десятых ролях.

Ну и наконец, еще одно немаловажное обстоятельство: белые далеко не всегда с распростертыми объятиями встречали тех, кто бежал к ним из советской России. Например, в деникинской армии существовало четкое разделение на первопоходников (тех, кто участвовал в отчаянном Ледяном походе Корнилова на Кубань) и всех остальных, примкнувших к уже сложившемуся белому движению. Причем офицеры в возрасте и при хороших чинах, пришедшие позднее, ясное дело, претендовали на командные должности. А молодежь, которая прошла Ледяной поход, не видела оснований подчиняться полковникам, пересидевшим его в теплых квартирах где-нибудь в Ростове-на-Дону. Уже одно это создавало напряжение. А уж если офицер послужил до этого красным…

Итак, бежать далеко, риск большой, непонятно, что тебя ждет. Даже для откровенно антисоветски настроенных флотских офицеров по всему выходило, что лучше сидеть на месте. Тем более что постоянно ходили слухи, будто большевики вот-вот падут, а на их место придут старые офицеры, которые возродят флот. Может быть, даже Колчак, который вообще «свой». Так что смысла срываться нет.

А в советском флоте сохранялись атавизмы сословного отношения со стороны бывших строевых офицеров, которые остались с красными?

Конечно, изживалось все это долго. Я бы мог порекомендовать красноречивые произведения замечательного писателя Леонида Сергеевича Соболева, который был кадетом Морского корпуса, сражался при Моонзунде и служил в Красном флоте во время Гражданской войны. К примеру, рассказ «Первый слушатель» явно написан с натуры. Его герой, советский моряк Белосельский, приезжает с фронта в Морскую академию, где все преподаватели — представители царского офицерства. Старый профессор свысока заводит с ним беседу о применении артиллерии в современной морской войне. Но слушатель неожиданно отвечает ему интересно и толково. Тогда профессор просит его взять логарифмическую линейку и «подсчитать вероятность попадания» в той операции, которую они обсуждают. И вдруг оказывается, что советский моряк логарифмической линейкой пользоваться не умеет. Он нигде не учился. Он бывший артиллерийский унтер-офицер, который вырос в Красном флоте до командных постов и освоил все методы стрельбы морской артиллерии на практике. Профессор в негодовании: «И вы, унтер-офицер, хотите учиться в академии?» Это не вымысел: такие настроения, безусловно, сохранялись.

А были среди профессиональных офицеров флота примкнувшие к большевикам до революции?

Их было немного. Наиболее известен Федор Федорович Ильин-Раскольников, которого смерть Альтфатера в 1919 году выдвинула на первые роли в советском флоте. Это профессиональный революционер, вступивший в ряды большевиков в 1910 году, и одновременно профессиональный офицер, который окончил отдельные гардемаринские классы, то есть получил полное трехлетнее образование военно-морского офицера во время Первой мировой войны. Парадоксальным образом в классы он поступил, чтобы уклониться от боевых действий, так как Первую мировую считал империалистической и не хотел в ней участвовать. Тем не менее к концу войны он имел полное право считаться военным профессионалом и был в чине лейтенанта.

Несколько его попыток руководить соединениями Красного флота закончились с разным результатом. В его активе очень успешная Энзелийская десантная операция 1920 года, когда удалось нанести поражение британской пехотной бригаде и вывести с территории Ирана большое количество советских торговых судов. Это был большой успех. Но за Ильиным-Раскольниковым числились и грандиозные провалы: в декабре 1918 года он вел эсминцы «Спартак» и «Автроил» на Таллин и попал в плен к английским морякам. Тогда Раскольникова выменивали на британских офицеров.

Интересно, что он фантастическим образом проявил себя в 1930 году, когда получил назначение советским посланником в Эстонию. Там он случайно наткнулся на своего знакомого по Кронштадту, бывшего капитана 2-го ранга барона фон Зайца, ныне контр-адмирала эстонского флота. После разговора с ним Раскольников послал в Москву сообщение, которое сохранилось в военно-морском архиве. Это десяток страниц машинописного текста: дана характеристика каждой пушки на кораблях эстонского флота и деловая характеристика всех офицеров старше капитана 3-го ранга. Это бесценные разведывательные данные, которые фон Зайц просто так выдал Раскольникову как члену корпорации морских офицеров. Видимо, чувство корпоративной солидарности было настолько велико, что все политические соображения были отодвинуты в сторону.

Давайте подведем итоги участия флота в событиях 1917 года и Гражданской войны.

Основных итогов два. Первый — личный состав флота, который себя проявил на ниве политической борьбы в 1917–1918 годах, снова лишился политического влияния. Что, собственно, является нормальным для вооруженных сил в нормальной стране. Второй итог — главные морские силы страны пришли в плохое техническое состояние, и к концу Гражданской войны флот стал представлять из себя небольшую величину. Выход из этой ситуации один: значительные денежные вливания. Но они пошли только начиная со второй пятилетки, то есть с 1932–1933 годов.

Десять лет флот сидел сначала на полуголодном пайке. В двадцатые годы пришлось продать на металлолом целый ряд более или менее устаревших кораблей и отказаться от достройки линейных крейсеров типа «Измаил». Финансирование личного состава тоже было очень скромным. Поэтому на службе оставались только те люди, кто был фанатиком своего дела или кому некуда было податься. Уныние, связанное с плохим материальным положением личного состава, чувствовалось на протяжении двадцатых годов довольно сильно. Но в тридцатые ситуация изменилась: советское правительство приняло решение строить большой океанский флот, что, конечно, вызвало у моряков энтузиазм. Но это уже совсем другая история.