Читать книгу - "Харун Ар-Рашид и времена "Тысячи и одной ночи" - Андре Кло"

Империю сотрясали и другие религиозные движения с социальной окраской. Большинство из них опиралось на идеи хариджитов, исламской секты, образовавшейся после битвы при Сиффине в 657 г. Хариджиты, в основе учения которых лежало понятие свободы воли и ответственности человека, требовали права свободно избирать главу общины, независимо от его арабского или неарабского происхождения, и права восставать против него, а также выступали против единого халифа. Они разделялись на несколько течений^[45], но все они боролись с государственной властью.

В первые годы правления Харуна в Джазире, в районе Нисибина, вспыхнуло хариджитское восстание, возглавил которое племенной вождь Валид ибн Тариф. Во главе тридцатитысячной армии Тариф напал на Азербайджан и Армению, которые быстро покорил. В течение двух лет Тариф собирал налоги, и авторитет центральной власти был попран. Чтобы положить конец восстанию, Харуну пришлось прислать военачальника Язида ибн Шайбани, одного из тех, кто сильнее всех противодействовал ему в момент его прихода к власти. Этот первоклассный полководец, вместе с которым Харун сражался с византийцами, в конце концов убил Валида.

В Хорасане, в районе Герата, произошло еще одно возмущение, связанное с теми же самыми религиозными и социальными причинами. Хариджит по имени Хамза ибн Адрак поднял восстание, возложил на себя титул эмира правоверных и убил наместника. Будучи отброшен в результате кровавого поражения, он укрылся в Сиджистане, а потом в Кирмане. Понадобились годы борьбы, чтобы сломить это восстание, основанное на террористической деятельности и вменявшее каждому правоверному в обязанность сражаться с халифской властью и всеми, кто ее поддерживает. Победить Адрака, обладавшего замечательной организацией, хорошей армией и удивительно действенной пропагандистской машиной, удалось только в 820 г. отрядам самообороны, созданным жителями Нишапура.

На всех этих территориях социальное недовольство и религиозные противоречия усугублялись произволом властей и жестокостью отдельных наместников. К восстанию всегда приводила нищета людей. И еще тирания, особенно если она сопровождалась вымогательством, усиливавшим нищету. Однако религиозная ненависть также могла быть очень сильной, и отвести религиозному чувству видное место в числе движущих сил человеческих поступков — вовсе не означает скатиться в иррационализм и суеверие.

Например, вполне очевидно, что объяснять события VII и VIII вв. так называемым конфликтом между семитами и ариями несерьезно. Нужно ли говорить, что население Хорасана и побережья Каспия или же Йемена и Хеджаза никогда не подходило к существующим проблемам с подобной терминологией и что нет смысла говорить о наличии в эту эпоху персидского или арабского «национализма»? К тому же было бы ошибкой рассматривать шиизм и связанные с ним ереси как исключительно иранское явление. Родиной шиизма, являвшегося, «по сути, арабским движением» (С. Cahen), были Месопотамия и Северная Сирия. Впоследствии его восприняли некоторые слои живших в городах иранцев. «Именно арабы ввезли шиизм в Персию, где его главными оплотами стал гарнизонный город Кум и колония в Куфе. Выражаемый шиизмом протест представлял собой социальное недовольство арабской аристократией, ее верой, ее государством и ее приспешниками, а не национальное возмущения против арабов вообще» (В. Lewis).

С первых лет правления Харуна ар-Рашида политические, религиозные и социальные беспорядки, которые не прекращали сотрясать империю с самого начала режима Аббасидов, приобретали все большую остроту. То тут, то там за ослепительным фасадом можно было распознать первые признаки, позволявшие предсказать потрясения, которым вскоре предстояло поставить под угрозу единство колоссального сооружения, построенного первыми двумя арабскими династиями. Крайняя централизация власти, еще усилившаяся при Харуне и Бармакидах, из-за которой все решения, даже в отношении отдаленных провинций, принимались только в Багдаде, сделала империю уязвимой. Благодаря прекрасной работе разведывательной службы барид центральная власть получала сведения обо всем, что происходило в больших и малых городах до самых границ империи. Однако этого было недостаточно, и приказы халифа и визиря, доходившие через много недель, не приносили тех результатов, которых мог бы добиться наместник, принимая решения на месте. Каковы бы ни были полномочия наместников, далеко не все они были способными и надежными людьми. Мы уже видели, что, когда в какой-то провинции неожиданно разражался кризис, халифу приходилось отправлять на место облеченного властью человека: например, Фадла Бармакида в Иран, Джафара — в Сирию. И они быстро восстанавливали порядок.

Тем не менее центробежные процессы, которые вскоре можно будет наблюдать во многих частях империи, пока не приобрели пугающего характера, и кризисы удавалось разрешать, хотя порой и с большим трудом. Казалось, что численности войск недостаточно, чтобы поддерживать порядок повсеместно, но набрать новых воинов было довольно просто, и, хотя арабы проявляли все меньше желания встать под знамена, Иран и Хорасан обеспечивали армии личным составом. Время, когда халифы доверили государство и собственную безопасность наемникам^[46], еще не настало.

Халиф берет власть в свои руки

Первая часть правления Харуна закончилась. Юный неопытный принц превратился в монарха, все более осознающего свою чуть ли не безграничную власть. Повелитель правоверных больше не был игрушкой в руках женщин и Бармакидов: нам известно о решениях, которые он принимал вопреки совету Яхьи и даже против воли императрицы Хайзуран. Именно Харун, легко впадающий в раздражение, уверенный в себе, обеспокоенный всем, что могло угрожать его власти, приказал арестовать благочестивого и безобидного Мусу ал-Касима, разделаться с Яхьей ибн Абдаллахом, которому сам же пообещал жизнь и безопасность. Он не был ни милым персонажем театра кукол, ни «добрым Харуном» из восточных легенд, а человеком, который не терпел противодействия и даже возражений. Как большинство глав государств, он теперь предпочитал окружать себя, скорее, покладистыми, нежели слишком талантливыми людьми. Фадлу ал-Бармаки очень скоро пришлось почувствовать это на себе.

Будучи очень способным администратором и военачальником, Фадл без колебаний спорил с халифом и даже не выполнял некоторые из его решений. Эта несовместимость характеров стала одной из причин его опалы. Но хуже всего были чрезмерные, с точки зрения Харуна, успехи, достигнутые «младшим визирем» в Хорасане, и покровительство, которое он, как болтали злые языки, оказывал Алидам. Бармакиды выказывали по отношению к последним больше терпимости, чем Харун, всегда готовый подозревать потомков Али в желании отыграться. Фадл, осыпанный благодарностями халифа по возвращении из Хорасана, больше никогда не получал ответственных поручений. Несколькими годами позже он был отстранен от исполнения своих административных обязанностей.