Читать книгу - "Не Сволочи., или Дети-разведчики в тылу врага - Теодор Гладков"

В нашей исторической и художественной литературе, посвященной партизанам и подпольщикам, часто употребляется название «гестапо» применительно к немецким карательным органам на оккупированной территории СССР. Тут нужно внести ясность.

На самом деле, непосредственно в компетенцию гестапо — «тайной государственной полиции» — «гехаймстатсполицай» — входила лишь территория самой Германии, а также той Западной Польши, что была включена в состав Третьего рейха, и оккупированной части Франции. Функции же этого зловещего учреждения на оккупированной территории СССР выполняли органы СД — «службы безопасности» СС — «зихерхайтдинст», а в прифронтовой полосе ГФП, этот военный аналог гестапо. Конечно, многие сотрудники ГФП были откомандированы сюда на период войны именно из гестапо и, естественно, в своей работе пользовались теми же мрачными методами. Все эсэсовцы, имевшие воинские звания, с началом войны сменили свои черные мундиры на общеармейскую форму (с некоторыми отличительными моментами) и титуловались не по эсэсовским, а по воинским званиям. Потому к тому же Антонио Айзенгуту полагалось обращаться не как к «штурмбанфюреру», а как к «господину майору».

В первые же дни оккупации немцы образовали и «местное самоуправление» — городскую управу, назначили и городского голову, или, как его обычно называли, — бургомистра — некоего Сергея Алексеевича Иванова, в прошлом зажиточного людиновского нэпмана. Разумеется, и городская управа, и бургомистр были сущими марионетками, ниточки от которых прочно держали в своих руках оккупанты. Но по отношению к местным жителям власть этих предателей была почти безграничной. В сельской местности были назначены волостные старшины и старосты деревень.

Командование партизанского отряда было чрезвычайно заинтересовано в том, чтобы посты старост хотя бы некоторых деревень, особенно Думлово, в окрестностях которой были заложены тайники, заняли свои люди. Были заинтересованы в этом и думловские мужики. Едва лишь Герасим Зайцев объявился из города в свой старый дом, где жил с женой Евфимией Васильевной и четырнадцатилетней дочерью Лизой, как один за другим потянулись к нему односельчане. Сначала осторожными намеками, потом напрямую стали уговаривать — подавайся, Герасим Семенович, в старосты, не то поставят немцы своего холуя, света белого не взвидим. Выручай…

Состоялся разговор и с Золотухиным. После него направился Зайцев в Людиново к новоиспеченному бургомистру Иванову, которого знавал еще в дореволюционные времена. Среди других людиновских торговцев известен был Иванов не только оборотистостью, что для купца свойство нормальное и желательное, но и несусветной жадностью. Вот и на должность бургомистра согласился в первую очередь из тех соображений, что давала она ему, по его представления м, хорошую возможность поживиться.

К Иванову Зайцев явился не с пустыми руками, а с рекомендацией волостного старшины Гукова, которого тоже знавал с давних времен.

Иванов встретил Зайцева не просто приветливо, но даже обрадованно, причем настолько, что решил, не откладывая, представить кандидата в думловские старосты немецкому коменданту.

Такого оборота Зайцев предвидеть не мог, но открещиваться не стал, более того, мгновенно и безошибочно избрал для себя самую верную тактику поведения. А именно: войдя в кабинет, вытянулся по-солдатски и четко представился на… немецком языке.

Тут уж несколько растерялся сам господин комендант, задал машинально вопрос, откуда этот скромно, но аккуратно одетый немолодой человек знает немецкий язык. Получил, опять же по-немецки, четкий и обстоятельный ответ. Язык изучил, находясь в плену в Первую мировую войну. И не только язык не забыл, но сохранил самые теплые воспоминания о Германии и немцах.

После двадцатиминутного разговора Зайцев не только вернулся в Думлово в должности старосты, но со зримым воплощением благорасположения к себе. Дабы поддержать нового старосту, поднять его авторитет среди населения, комендант распорядился выделить для деревни Думлово некоторое количество дефицитнейшего керосина и соли. Знал бы немецкий офицер, что часть этого щедрого дара на другой же день будет переправлена в партизанский отряд. Комендант также предоставил Зайцеву особое право в случае серьезной необходимости обращаться к нему лично, минуя волостного старшину и другие местные власти.

Но Зайцеву предстояло также выполнять и функции партизанского связника, т. е. встречаться в городе с нужными людьми, не вызывая подозрения немцев и полицаев. Герасим Семенович и тут избрал верный ход: в последующем разговоре с бургомистром он пожаловался на здоровье, в частности на больные зубы. Бургомистр вошел в его положение и дал бумагу за своей подписью, предоставляющую право лечиться в городской больнице.

Так Зайцев получил возможность регулярно и спокойно встречаться с Клавдией Антоновной Азаровой, передавать ей очередные задания Золотухина, в свою очередь получать от нее собранную информацию. Как сестра-хозяйка, Клавдия Антоновна располагала в больнице собственной комнатой, где она могла общаться с Зайцевым, передавать ему для партизан бинты, марлю, йод и самое надежное тогда бактерицидное средство — красный стрептоцид, другие медикаменты, иногда даже медицинский спирт.

Так был установлен первый надежный канал связи отряда с городским подпольем. Он был тем более важен, что Клавдия Антоновна поддерживала дружеские отношения с Викторином Александровичем Зарецким и его семьей.

…В первые же недели войны немцам пришлось столкнуться с советскими партизанами. Размах и эффективность всенародного партизанского движения наносили оккупантам такой ощутимый урон, что уже 16 сентября 1941 года начальник штаба верховного командования вермахта генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель издал секретный приказ, ставший впоследствии известным как приказ «О борьбе с бандами». В нем, в частности, говорилось:

«1. С самого начала военной кампании против Советской России во всех оккупированных Германией областях возникло коммунистическое повстанческое движение. Это движение носит различный характер, начиная с пропагандистских выступлений и покушений на отдельных военнослужащих немецкой армии и кончая открытыми мятежами и организованной партизанской войной…

Таким образом во все возрастающей степени создается опасность для немецкого военного руководства, которая проявляется прежде всего в обстановке всеобщего беспокойства для оккупационных войск, а также ведет к отвлечению сил, необходимых для подавления главных очагов мятежа.

2. Использовавшиеся до сих пор средства для подавления коммунистического повстанческого движения оказались недостаточными. Фюрер приказал применять повсюду самые решительные меры, для того чтобы в кратчайшие сроки подавить это движение…Для того чтобы в зародыше задушить недовольство, необходимо при первых же случаях незамедлительно принимать самые решительные меры для того, чтобы укрепить авторитет оккупационных властей и предотвратить дальнейшее распространение движения. При этом следует иметь в виду, что человеческая жизнь в соответствующих странах в большинстве случаев не имеет никакой цены и что устрашающего действия можно добиться лишь с помощью исключительно жестоких мер. Искуплением за жизнь каждого немецкого солдата в таких случаях должна служить в общем и целом смертная казнь 50–100 коммунистов. Способы этих казней должны еще увеличивать степень устрашающего воздействия».