Читать книгу - "Интимные места Фортуны - Фредерик Мэннинг"

стал держаться. По мне, так лучше быть со своей ротой.

— Некоторые и не понимают, в чем их фишка, — отрезал сержант.

— Ну, не знаю. У вас в отделении всегда порядок, если только фрицы не слишком обстреливают.

— Штаб-сержант Робинсон интересуется, сможешь ли ты надыбать в канцелярии несколько блокнотов и карандашей. Ни он, ни этот чмошник-снабженец ни хрена не могут выпросить у этих пидоров.

— Пиздану оттуда все, что только пожелает штаб-сержант, — беспечно ответил Берн, — только пусть он даст мне время осмотреться!

Он вернулся в канцелярию и только к половине шестого освободился от своего изнурительного труда, а потом, прихватив с собой Шэма и Мартлоу, направился в кабачок, намереваясь провести время настолько хорошо, насколько позволят место и их кошельки. Батальон получил денежное довольствие аккурат в двенадцать пополудни, и заведение было переполнено шумной толпой, люди словно отсчитывали время, топая по полу и горланя изо всех сил:

Мамзель телку покупала, парлэ-ву, А как доить ее не знала, парлэ-ву, И давай тянуть за хвост заместо титьков, По уши себя залила — МАЛАКОМ!

Бессмыслица последней строфы утонула в море ржача и гиканья, стирая излишнюю утонченность стихов. Берн заказал бутылку какой-то отравы с этикеткой шампанского, сварганенной из яблок и картошки и градусом чуть больше красного вина или французского пива. Потом все трое затерлись в толпу, окружившую стол с игроками в «Корону и якорь», где банковал, тряся стаканчиком для костей, Снобби Хейнс.

— Ну, кто чего кинет на крючок-якорек? Давай, везунки! Не наебешь — не проживешь! Ставь на старичишку-якоришку, испытай свою судьбишку! И это все? Ладненько, поехали! О, это — штаб-сержанту. Ну, чо я вам говорил! А мы опять в пролете, мы опять в пролете.

Берн отжилил ставку и, поскольку у стола он был втиснут рядом с Томпсоном, каптерщиком, выдал тому десять франков в счет оплаты услуги, оказанной еще в Песчаных карьерах. Томпсон продул их в несколько минут, и Берн дал ему еще десять, которые отправились следом. Поскольку щедрость Берна на этом иссякла, Томпсон попросил ссудить ему еще пятерку, которая исчезла так же быстро. Шэм маленько выиграл, а Мартлоу проигрывал. Проиграв изрядно, он закрыл свою мошну, понимая, что все время пролетает. А Берн ухватил побольше, чем свою долю удачи, и, поскольку безутешный Томпсон по-прежнему болтался возле алтаря фортуны, на который уже принес не меньше двух своих зарплат, Берн дал ему еще пять франков и посоветовал пойти попытать счастья с вином или женщинами, потому как в той игре ему, верняк, повезет больше. Томпсон принял совет и отвалил, разочарованный черствостью мира. Затем, совсем неожиданно, Берн проиграл. Но он продолжил игру, и фортуна вновь повернулась к нему лицом. Он встал из-за стола, выиграв около семидесяти пяти франков, и они раздавили еще бутылку шампанского, прежде чем выйти в темноту и направиться к месту постоя.

В доме старика еще горел свет на кухне, и Берн решил нанести ему визит, справиться о здоровье. У Берна имелась вересковая курительная трубка в специальном кожаном чехольчике, которую еще в Англии прислал ему кто-то из друзей. Сейчас она оказалась при нем, несмотря на то что он не курил трубку; и он презентовал ее своему гостеприимному хозяину в знак благодарности за прием. Старик был удивлен и польщен. Чувствовал он себя снова вполне прилично и пригласил Берна выпить с ним по чашечке кофе с коньяком. Берн отказался, объяснив, что утром им предстоит выступать, но если монсеньер позволит, он зашел бы пораньше утром выпить кофе на дорожку. Монсеньер заявил, что это будет очаровательно.

Глава V

Я склоняюсь к убеждению, что тиранство стариков — бесполезный предрассудок, властвующий над нами только потому, что мы его терпим.

У. Шекспир[28]

Следующие несколько дней они были на марше, и Берн не работал на канцелярию, разве что помогал грузить и разгружать жестяные коробки с документами. Принимал пищу, шагал, спал он со своей ротой. Капитан Моллет неожиданно убыл в отпуск, и адъютантом вместо него стал капитан Хевлок. Дорога была пыльной, большей частью pavé[29], горячей, твердой и неудобной для ходьбы, истертые камни вывернуты и сдвинуты. Придорожные платаны и тополя стояли редко и вовсе не защищали от безжалостно палящего солнца. В двух днях марша от Боме под вечер они расположились на привал под каменной стеной. Высокая, футов пятна дцать, не меньше, стена имела единственные ворота, под арку которых и уходила дорога. По другую сторону дороги плакучие ивы склонялись над светлыми струями маленькой быстрой речушки. Несколько человек из недавнего пополнения отстали и еле дотащились до места привала, за что назавтра должны были явиться на рапорт. Да и все они здорово устали, пот насквозь пропитал их гимнастерки, оставляя на ткани темные пятна, особенно под лямками ранцев.

Сквозь ворота был виден широкий двор с обязательной навозной кучей посредине. В дальней его части возвышался большой дом, что-то среднее между фермой и замком. С одного фланга двор замыкал пристроенный к дому огромный каменный амбар, с другого — не менее солидные конюшня и хозяйственные постройки. Все это с виду напоминало монастырь и выглядело богато и процветающее.

Растворив огромные двери, они вступили в пустое и холодное пространство амбара, которое при необходимости вместило бы и две роты и казалось лучшим пристанищем из всех, что они имели за последние месяцы. Их взгляду предстало высокое и величественное, словно церковь, помещение. Крышу поддерживали балки и стропила из нетесаных бревен, стены прорезали узкие окна для освещения и вентиляции, а пол был покрыт толстым слоем прекрасной сухой соломы. Какая-то летучая живность в панике билась им в лица и стремительно неслась прочь, отступая перед их самообладанием. Они скинули на пол снаряжение и стянули свои промокшие от пота гимнастерки, развернули обмотки и тут уж растянулись в расслабухе.