Читать книгу - "Фронда - Константин Кеворкян"

Отметим, что сам Владимир Владимирович пил мало, а водку вообще не признавал. С презрением говорил, что водку пьют лишь чеховские чиновники. Но далеко не все писатели рассуждали столь интеллигентно, многие любили полноту жизни и сосудов, как, скажем, Алексей Толстой. Сохранились воспоминания Ю. Елагина, сотрудника театра им. Вахтангова об А. Толстом, отдыхавшем на пикнике в окружении актеров театра: «Грянули гитары и мы запели чудесную старинную цыганскую песню, каждый куплет которой сопровождался припевом:

– Кому чару пить, кому выпивать?

– Свет Алексею Николаевичу!

Тут Толстому подносился довольно большой стаканчик водки, и, пока он его выпивал, хор все время повторял:

– Пей до дна, пей до дна…

Когда же стакан был выпит, мы начинали следующий куплет опять все с тем же припевом. Всего в песне было три куплета… Когда же песня была окончена и хор замолчал, то неожиданно раздался голос нашего высокого гостя, уже весьма хриплый, хотя еще и твердый:

– Давай сначала всю песню!

Песню спели еще один раз, полностью все три куплета, и Толстой выпил еще три граненых стаканчика…» (14)

Даже Алексей Максимович Горький, сам тоже не ангел по части выпивки, зная необузданный характер «красного графа», в дружеском письме сделал ему замечание: «…В 50 лет нельзя себя вести тридцатилетним бойкалем и работать как четыре лошади или семь верблюдов. Винцо следует тоже пить помаленьку, а не бочонками» (15). Знал, о чем пишет.

Гостеприимством пролетарского писателя бывший граф не брезговал и захаживал к Алексею Максимовичу довольно часто: «Тогда еще жива была рыжая Липа (Олимпиада), домоправительница, ухаживавшая за Алексеем Максимовичем во время его болезней. Бывало, к Липе придут два бывших графа – Игнатьев и Ал. Толстой – поздно вечером: “Липа, сооруди нам закуску и выпивку”, – и Липа потчует их, а они с величайшим аппетитом и вкусом спорят друг с другом на кулинарные темы. Игнатьев был завзятый гурман и писал книгу “Советы моей кухарке”» (К. Чуковский) (16). Истинные причины нарочитого, вызывающего гусарства «красного графа» мы находим в его личной переписке: «Когда я бываю на людях, то веселюсь (и меня считают очень веселым), но это веселье будто среди призраков. И это тоже меня удручает» (17). Не было весело графу…

Может, тому причины социальные – человек он наблюдательный, и знал, что происходит за роскошным фасадом сталинского режима, а может, и личные – любовные страсти тоже терзали сердце немолодого писателя… Но окружающим виделось иначе. Считается, что чревоугодник писатель Амбросий из «Мастера и Маргариты», мастерски описывающий кулинарные яства своему худому и никчемному коллеге («…Представляю, как ваша жена готовит котлеты де-воляй на кухне в коммунальной квартире…») срисован с А. Толстого.

Кроме «Дома Герцена» еще один из исторических предшественников булгаковского ресторана «в Грибоедове» – ресторан сада «Жургаза» («Журнально-газетного объединения», которым руководил М. Кольцов) на Страстном бульваре, возле дома 11. Здесь часто сиживали Маяковский, Бедный, Ильф и Петров, Катаев, Гиляровский и сам Булгаков. В саду «Жургаза» выступал джаз-оркестр молодого Александра Цфасмана, исполнявшего в своей обработке популярный фокстрот американского композитора Винцента Юманса «Аллилуйя», памятный нам по легендарному роману. Булгакову нравилась модная незамысловатая мелодия, а в архиве писателя сохранился экземпляр этих нот.