Читать книгу - "Иван Ефремов - Николай Смирнов"

Тайс и Фай объединены не только одинаковыми именами, отсылающими к Таисии Иосифовне — Фаюте. Тайс плывёт в Уранополис, будучи сорокалетней. В «Часе Быка» Фай Родис — ровно 40 лет. Так и хочется назвать их инкарнациями одного и того же светлого сильного духа. И можно с грустью предположить судьбу Тайс, опираясь на уже описанную судьбу Фай…

Впрочем, есть и более экзотические версии их несомненной связи. Якобы Фай Родис, проходя на Земле необходимое для каждого историка испытание ступенями инферно, была погружена в виртуальное пространство с полным эффектом присутствия, где события разворачивались по мотивам реального исторического факта, о котором известно немного. И жизнь Тайс, описанная в романе, прожита личностью Фай в научно-исследовательском институте будущего в качестве её подготовки к работе историка. Помните? — «Очень трудна работа историка, особенно когда учёные стали заниматься главным — историей духовных ценностей, процессом перестройки сознания и структурой ноосферы — суммы созданных человеком знаний, искусства и мечты».

Роман имеет существенную особенность: при поразительной композиционной целостности и выверенности соподчинённых частей мы не находим в нём прямого лекционного материала, в изобилии представленного в «Лезвии бритвы» и произведениях о будущем. К моменту написания «Тайс…» Ефремов выразил основной корпус своих идей и теперь использовал поле исторического романа для иллюстрации их прорастания сквозь мозаику этнических стереотипов древности. Фактически он следовал собственной максиме: строение не может подниматься без конца, мудрость руководителя заключается в том, чтобы вовремя остановиться, подождать или сменить путь.

«Тайс Афинская» — заключительный роман Ефремова, которым он показывает в исторической перспективе постановку вопросов, впервые заданных человечеством, первые попытки ответов… Ответами настоящими полны его более ранние произведения. Но понять генезис поиска, начиная с первых его ступеней, — жизненно необходимо. Рассмотренное таким целокупным образом литературное творчество писателя является преломлением ещё одной эзотерической максимы: ответ предшествует вопросу.

Целостность отношения автора к миру многократно подтверждается сквозными сюжетами, выраженными на совершенно разном материале его жизни и творчества и напоминающими те самые оси кристаллов, прямые лучи, пронизывающие анизотропию мира Ефремова.

Каждая эпоха рождает свих героев, разрушающих привычные рамки Ойкумены — вовне и одновременно — внутри. Взрывными волнами они преодолевают совершенно незнакомое пространство и принимают его в себя, меняются, расширяют сознание. Линейно-психологически: через Баурджеда и Пандиона с Тирессуэном, через Александра Македонского и Тайс (объединённых в диалектическую пару как взаимообусловленное внешнее и внутреннее расширение), через Гирина и Даярама — к Тибетскому опыту и миссиям «Теллура» и «Тёмного Пламени».

Смешно на абсолютной шкале сравнивать поход туарега на балет и проникновение будущих исследователей в Тамас. Но важна другая абсолютность — напряжение поиска, глубинные переживания в момент расширения сознания. В этом единство, это безусловная ось, пронизывающая сокровенную суть ефремовского мироощущения. Он сам был таков, мечтал о будущем, где счастье расширения сознания будет главным двигателем общественной жизни. И искал аналогии в прошлом. Кстати, об этом Ефремов открытым текстом пишет в «Сердце Змеи»: героев ждёт по возвращении мир совершенно другой, но если этот мир аксиологически настроен на радость познания — то и психологически окажется дружелюбен. И это связывает не только пространства, но и времена — в своё Великое Кольцо.

Речь о кольце времени не случайна. Ефремов начал с древности и ею же закончил, словно соединив этим большой и безымянный пальцы в характерном жесте индийских и русских подвижников.

Известный писатель Е. И. Парнов писал: «Однажды Иван Антонович Ефремов — это было уже незадолго до его смерти — подарил мне зелёный от древней патины обломок буддийской статуи. Изящная бронзовая рука, пальцы которой соединились в фигуру, известную как «колесо учения». <…>

— В такой вот круг замыкаются наука и искусство, — сказал Ефремов».^[326]

В такой же круг замыкаются пространство и время. И только человеку дано преодолеть его.

Кому много дано — с того многое спросится. Тайс получила в дар от природы совершенное сильное тело, чувство ритма, музыкальность и талант танцовщицы. Щедрый дар, однако, влечёт за собой обязанность служения: направлять его можно лишь на душевное и духовное обогащение других, в противном случае он иссякнет. Так дар превращается в судьбу. «Четвёртая харита» неизбежно должна вдохновлять художников, поэтов и музыкантов, служить моделью скульпторам.

Тема поиска красоты, воплощения её в искусстве пронизывает всё творчество Ефремова. Впервые она вспыхивает в рассказе «Эллинский секрет», ярким арпеджио взвивается в повести «На краю Ойкумены» и сияющим аккордом звучит в «Каллиройе». Углублённо разрабатывается в «Тамралипте и Тиллоттаме», завораживает нас танцем прекрасной эпсило-нянки и Чары Нанди в «Туманности…», красной нитью проходит через «Лезвие бритвы» — от деревянной статуи Анны в первой части до создания индийской Анупамсундарты. Своего апофеоза тема достигает в последнем романе Ефремова: нам действительно трудно представить себе количество художников и скульпторов в Элладе, их значение в общественной жизни.

Беседа о женской красоте в мастерской Лисиппа выявляет взгляды греческих скульпторов и индийских гостей, которые видят в Тайс и Эрис сочетание совершенства души, тела и танца. Общность представлений о красоте у народов разных стран ведёт к пониманию общности культур и глубокому восприятию Крита — легендарной прародины индийцев и многих народов Азии и Финикии.

Но в первоначальной редакции романа есть не только беседа о красоте. Во многих изданиях старательно вырезался важнейший эпизод, предваряющий танец со змеёй в храме Эриду. А именно — посвящение Тайс и Эрис в тантру.

Незадолго до этого молодой скульптор Эхефил, ваявший Эрис, воспылал страстью к модели. Эрис откликнулась на страсть телом, но в сердце осталась безучастна.

«— Ты погубила его, халкеокордиос (медное сердце)! — резко сказала афинянка, гневно глядя на чёрную жрицу. — Он не может теперь продолжать ваяние.

— Он губит сам себя, — безразлично сказала Эрис, — ему нужно лепить меня, точно статую, сообразно своим желаниям.

— Тогда зачем ты позволила ему…

— В благодарность за искусство, за светлую мечту обо мне!

— Но не может большой художник волочиться за тобой, как прислужник!

— Не может! — согласилась Эрис.

— Какой же для него выход?

Эрис только пожала плечами.

— Я не прошу любви!

— Но сама вызываешь её, подобно мечу, подрубающему жизни мужей.

— А что велишь мне делать, госпожа? — тоном прежней рабыни спросила Эрис. Афинянка прочла в её синих глазах печальное упрямство. Тайс обняла её и прошептала несколько ласковых слов. Эрис доверчиво прижалась к ней, как к старшей сестре, утратив на миг богинеподобный покой. Тайс погладила ей буйную гриву непослушных волос и пошла к Лисиппу».