Читать книгу - "Связь времен. Записки благодарного. В Старом Свете - Игорь Ефимов"

Наутро, протрезвев, В.С.К. горько сожалел о своей откровенности. Умолял Кушнера никому не рассказывать — ведь все друзья отшатнутся от него. Обещал исправиться, по возможности вырваться из кагебешных лап. Кушнер поверил ему. Согласился оставить всё в тайне. И держал слово до сегодняшнего дня. А теперь страшно раскаивается, что не предупредил друзей — включая меня — об опасности.

Поистине, как написал Хейфец: «они умеют спекулировать на нашей порядочности». Подобную же дилемму рассматривает в одном из своих писем Достоевский. Представьте себе, пишет он, что вы случайно подслушали на улице или в кафе разговор двух революционеров, обсуждавших запланированное на следующий день убийство. Что делать? Побежать донести в полицию? Явная гнусность, по понятиям образованных людей. Промолчать и дать совершиться злодеянию? Не простишь себе всю жизнь.

Я заверил Сашу, что вполне понимаю его колебания. Не дай Бог оказаться перед таким выбором. Почём знать: может быть, В.С.К. и правда далеко не всё рассказывал своему «куму». Если главной целью майора со шрамом было запугать меня, неужели он не воспользовался бы именем Андрей Московит? Может, действительно, не знал?

Смутьяны

Несколько дней спустя мы узнали, что на такой же «беседе» только что довелось побывать писателю Давиду Дару. Мы встретились с Давидом Яковлевичем в каком-то скверике, сравнили наши впечатления. Тот факт, что обоих вызвали через Союз писателей, был очень странным и необычным. Он явно указывал на то, что КГБ действовало здесь не столько по своей инициативе, сколько выполняло чью-то просьбу-заказ. Давать заказы Ленинградскому отделению КГБ мог только Ленинградский обком партии. То, что меня заставили ждать два часа, могло быть приёмом психологического давления. Но могло быть и знаком небрежного отношения ко всей затее. Я готов был даже принять такое объяснение: не ждали, что я послушаюсь и приду. Не потому ли мой «собеседник» не имел времени просмотреть моё досье (мы знали уже, что обмен внутренней информацией в КГБ был крайне затруднён правилами секретности) и явился на встречу практически с пустыми руками. Номер телефона на полях письма Марамзину — не густо.

В конце концов, мы с Даром пришли к выводу, что нас обоих — двух литературных смутьянов — хотели просто припугнуть, чтобы мы вели себя тихо на предстоявшем отчётно-перевыборном собрании в Союзе писателей. Ибо на предыдущих выборах тайным и явным «контрикам» удалось провалить обкомовского кандидата на пост первого секретаря Союза, Олега Шестинского. И Обкому партии очень не хотелось, чтобы подобная история повторилась.

На Западе меня потом с недоверием расспрашивали: как такое было возможно? Неужели в зале собрания нашлось достаточно смельчаков, чтобы поднять руку против ставленника Обкома? Нет, объяснял я, такого не случалось. Но каким-то чудом в уставе Союза писателей — сохранился — уцелел — «буржуазный пережиток»: тайное голосование на одном из этапов выборов. Собрание не выбирало первого секретаря — оно выбирало правление числом 50 членов, и правление уже потом открытым голосованием выбирало из своей среды главу организации. Но для этого кандидат на высокий пост должен был хотя бы быть избранным в правление, а эти выборы проходили путём подачи закрытых бюллетеней. Задача оппозиционеров была — провалить обкомовского ставленника на этапе тайного голосования, не дать ему пройти даже в правление.

Решающую роль в том памятном собрании сыграл переводчик, балетовед и социолог Поэль Карп. Он вышел на трибуну и с невинным видом «дал математическую справку»:

— В списке кандидатов сейчас 60 человек. Правление должно насчитывать 50 членов. Если каждый из нас вычеркнет только десять человек, то, по законам математической теории вероятности, все 60 наберут необходимые 75 % голосов. Так что, дорогие друзья — вычёркивайте, не стесняйтесь.

После этого разъяснения обкомовский кандидат не прошёл в правление, и партийному начальству пришлось, скрепя сердце, выбирать ставленника из прошедших. (Кажется, на этот пост тогда поставили Георгия Холопова).

Давид Яковлевич был смутьян со стажем: в 1967 году он написал открытое письмо к 4-у Всесоюзному съезду писателей, в 1969 — письмо протеста против исключения Солженицына из Союза писателей. Я же, насколько мне помнится, вылез на трибуну в Союзе писателей только один раз — чтобы отвести кандидатуру детского писателя Вильяма Козлова. Про него мне стало известно, что он, мстя редакторам радио за отвергнутую повесть, написал донос в Обком, смешивая с грязью всех литераторов, сотрудничавших с радиовещанием для детей: Виктора Голявкина, Сергея Вольфа, Якова Длуголенского, Радия Погодина. Зал проголосовал за «отвести», после чего приятель Козлова, поэт Аквилёв, прокричал с рыданием — «Так продают Россию!» — и убежал обратно в буфет. Вскоре Козлова вознаградили за перенесённое унижение местом редактора в журнале «Аврора». По слухам, он начал с того, что выбросил из шкафа все рукописи Довлатова, спрятанные там Еленой Клепиковой до лучших времён.

Новое отчётно-перевыборное собрание прошло гладко. И не потому, что запуганные смутьяны притихли. Какая-то общая апатия повисла над литературным миром. Открывшаяся щель эмиграции тоже делала своё дело, выпускала пар недовольства. В 1975 году на Запад уехали, кроме упомянутых выше, Николай Боков, Александр Глейзер, Вадим Делоне, Зиновий Зинник, Константин Кузминский, Рафаил Нудельман, Саша Соколов, Александр Суслов, Алексей Цветков, Геннадий Шмаков. Дар тоже планировал отъезд в Израиль (уедет в 1977).

Для меня же потянулись дни, недели и месяцы элементарной борьбы за выживание. Клеймо «вызывавшегося в КГБ» незримо легло на меня, как жёлтая звезда, как метка неприкасаемого на лбу. Двери всех ленинградских редакций не то чтобы закрылись для меня, но явно открывались в пустоту. «Ах, знаете, портфель нашего журнала уже переполнен на этот год». «К сожалению, по финансовым соображениям, нам пока запрещено подписывать новые договоры». «Рассказ ваш мне понравился, но наш главный редактор… Вы должны понять ситуацию как умный человек».

«А можно я на годик-другой перестану быть умным?!» — хотелось крикнуть мне.

Единственный слабый ветерок надежды тянул из Москвы. Но я долго не позволял себе относиться к нему всерьёз. Ефимов в «Политиздате» — разве такое возможно?