Читать книгу - "Связь времен. Записки благодарного. В Старом Свете - Игорь Ефимов"

Они молча расселись по краям телеги и поехали в сторону деревни. Даже Толик Сухумин обогнал Антона и присоединился к своим.

Антон, как оплёванный, потащился следом, пытаясь уложить в своей непривычной, тщеславной, заграничной голове трудный, но — видимо — очень важный урок.

Хлеб насущный

Мы не видим всходов из наших пашен…

Иосиф Бродский

Добыча пропитания в нашей любимой деревне была делом серьёзным, трудоёмким, но порой и азартным, как рулетка. Из города привозили с собой запас мясных консервов — то, что удавалось поймать в магазинах зимой. (Популярная шутка тех лет: «Мясо ромали, проживавшего в Сомали».) В Алольском сельпо покупали сахар, хлеб, соль, водку. Лес щедро одаривал грибами и ягодами, река — рыбой. Картошку и овощи нам продавали сельчане, но с молоком и яйцами становилось труднее с каждым летом. «Валя, когда же будут ячки-то?» — спросила одна покупательница в сельпо. «Щас сяду класться», — ответила остроумная Валя.

Начав работу над книгой «Бедность народов» (она выйдет в Германии, в 1979 году, под названием «Без буржуев»), я пытался вглядеться в феномен этого вечного советско-российского недоедания. Кое-что прояснилось, после того как «Литературная газета» опубликовала несколько цифр из справочника «Народное хозяйство СССР за 1977 год». Оказалось, что «площадь, отведённая под личное подсобное хозяйство жителей села, составляет 1,5 % всей пахотной земли в стране. На этих полутора процентах ежегодно производится 34 % овощей (от общего объёма по Союзу), 40 % яиц, 60 % картофеля. На них же содержится 18 % общесоюзного стада овец, 18 % свиней, 33 % коров, 80 % коз («Литгазета», 11-5-77)».

Одни, прочитав, недоверчиво качали головами. Другие крякали. Третьи спрашивали, как и кто мог провести такие подсчёты, если продукция не поступает на рынок, а в основном потребляется самими производителями. Четвёртые ругали колхозы. Пятые говорили, что этого просто не может быть и они никогда ни за что такому не поверят.

Но те, кому доводилось летом бывать в деревне, — те верили сразу.

В наших Усохах, например, совхозное поле начиналось прямо за личными огородами, так что контраст был особенно разительным. Идёшь по дороге мимо аккуратных рядов окученной, прополотой, пышно кустящейся картошки, и вдруг — что такое? — видишь бесконечное поле бурьяна. «Да нет, — уверяют вновь приехавших те, кто жил с самого начала лета. — Там под бурьяном тоже картошка. Только совхозная. Вон в одном месте её цветочки пробились. Приедет трактор окучивать, тогда сами убедитесь».

Действительно, через несколько дней приезжает трактор. Конечно, разглядеть междурядья в буйном море зелени тракторист не может, ведёт машину почти наугад. Да и некогда ему разглядывать. У него план — обработать столько-то гектаров, а как — не его забота. Срезанные плугом картофельные стебли валятся в борозды вперемешку с бурьяном, но что-то все-таки остаётся стоять. Так что осенью картофелеуборочный комбайн выскребет из земли несколько мешков, да бригада работниц, бредя за ним, наберёт с поверхности ещё столько же. Сколько картошки остаётся в земле — никому неизвестно. Однажды к концу октября наши старики пришли на убранное поле и, что было силёнок, ковыряли его лопатами и наковыряли ещё мешков десять. Но не было подводы сразу отвезти по домам, оставили до удобного случая. А тут, как назло, проезжал директор совхоза и увидел.

— Что за мешки?

— Да вот, старички добрали, что в земле осталось.

— Как?! Государственное добро грабить? Не допущу! Забрать на склад.

И забрали. Ну, на следующий год никто уже не пошёл добирать ту картошку — пусть себе гниёт в земле.

Каким же чудом появлялись на свет те пышные, зелёные ряды, которые покрывали личные участки крестьян? Да просто люди работали на них от зари до темна — только и всего. Работали старики, старухи, подростки, пенсионеры, инвалиды. Приезжала помогать в выходные и отпуска городская родня. Мужики после рабочего дня в совхозе или в близлежащем городе тоже заступали «во вторую смену», делали, что малым и старым не под силу. Техники никакой не было, лошадь хорошо если дадут на один день на всю деревню — на вспашку, потом на окучивание. Но многим не достанется и лошади, обходились тяпкой. С удобрениями и семенами тоже выкручивались, кто как сумеет, в магазине не купишь.

Но хуже всего было со сбытом продукции. Урожай, известное дело, год на год не приходится. Даже если крестьянин засевал участок в расчёте только на свою семью да на городскую родню, в урожайный год у него получался излишек, который он не прочь бы продать. Тут и начиналась морока. В сёлах, даже в крупных, рынки почти повсеместно были запрещены, закрыты, разогнаны, чтобы в людях «не развивался нездоровый дух наживы». Везти в районный центр? На чём? Насчёт дров из леса с шофёром договориться ещё можно, но соваться в город с «частным» товаром на казённой машине — слишком рискованно.

Понятие «торгует» сделалось синонимом понятия «спекулирует». Торговать стало стыдно. Стыднее, чем пьянствовать или красть. Поэтому каждый поневоле старался ничего лишнего не выращивать. Мимо нашей деревни плыли на байдарках туристы, останавливались, просили продать картошки, молока, яиц. «Нету, родимые, только-только на себя хватает». Туристы из Прибалтийских республик не верили, обиженно поджимали губы. «Вот они, эти русские. К нам приедут — все прилавки опустошат, а как мы к ним — даже картошки не продадут».

Конечно, трудно поверить.

Трудно поверить, что в августе, я, пытаясь купить яблок для детей, ходил из дома в дом и брал младшую, Наташу, с собой — «для жалости». Тогда удавалось кого-нибудь из хозяев растрогать, уговорить, и мы уносили полведёрка мелких, траченных червём яблочек. Сады стояли без ухода, стволы не белёные, не окопанные. Кому охота зря надрываться? А свиньи опадышами и так наедятся, они неразборчивые.

Псковская область снабжалась по 3-й категории. Это включало крупу, рыбные консервы, соль и хлеб. Хлеб привозили в больших количествах и продавали в магазинах. А мясо — нет. Весь скот, которые животноводческие хозяйства области сдавали государству, увозился на мясокомбинаты городов 1-й категории снабжения: Москва, Ленинград, столицы союзных республик. Но сельскому жителю прожить долгую зиму без мяса и жиров (масла в поселковых магазинах тоже почти не бывало) очень трудно. Поэтому каждый деревенский дом старался весной купить поросёнка (цена на рынке — 50–70 рублей), за лето выкормить его в кабана, осенью заколоть, сало засолить, мясо закатать в банки и тем салом и мясом всю зиму питаться.

Возникал вопрос: чем откармливать кабана?

Конечно, собирали объедки, варили картошку, мешали всё с рубленой травой. Но кабан ел это плохо, медленно набирал вес. А вот если добавлять хлеба, ел вовсю. И добавляли. Покупали в магазине по десять, пятнадцать буханок свежевыпеченного хлеба и скармливали его борову. Хлеб дешёвый — 14 копеек буханка. Это делалось и в те годы, когда пшеница закупалась за границей за золото и валюту. Словно в страшном сне: стоят в своих тёмных хлевах у корыт кабаны и хряпают зелёные долларовые бумажки.