Читать книгу - "Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев"

Андроник внезапно громко рассмеялся. Один из стоявших у него за спиной стражей тупым концом копья возмущённо ударил его в плечо.

Грек обернулся, соскалил недовольную рожу, прошипел что-то обидное и злое на своём языке, а затем снова обратился к Ярославу:

– Крепкая у тебя стража, архонт. Но тебе не следует меня опасаться. Я твой друг. Да, сегодня я нищ, наг, одет в лохмотья, я ищу у тебя в доме приюта, но завтра я снова могу стать сиятельным принцем, и тогда… Обещаю, что не забуду того, кто протянул мне руку помощи в час беды!

Самоуверенность пришельца коробила Ярослава, он едва сдержался, чтобы не приказать стражам отвести Андроника, действительного или мнимого, в поруб и посадить на хлеб и воду. Остановила его мысль, что, по сути, этот ромей говорит правду. И не всё ли равно, кто он, самозванец или принц? Главное, он, Ярослав, мог бы использовать его в своих целях.

Когда-то князь Владимир Мономах принял у себя самозваного сына императора Романа Диогена и даже выдал за него свою дочь Марицу. Наверное, сверстный умом Мономах знал или догадывался, что перед ним отнюдь не царевич, но, враждуя с тогдашним базилевсом Алексеем, дедом нынешнего Мануила (и Андроника, кстати, тоже), постарался насолить своему врагу. Вот и ему, Ярославу, выпадает случай вмешаться в дела империи.

Осторожный Осмомысл поначалу ничего определённого ромею не обещал, спросил только:

– Как же ты сумел убежать из темницы? И почему ты в такой одежде?

– О, это долгая история, архонт! – Андроник удобнее устроился на обитой бархатом скамье, снова улыбнулся, обнажая белые зубы, и изготовился начать подробный и долгий рассказ.

По приказу князя стражи скрылись за дверями. Челядин поставил перед ромеем большое блюдо с оливками, наполнил серебряную чару вином. Отхлебнув глоток, Андроник наконец приступил к повествованию:

– В юности мы были дружны с базилевсом Мануилом. Вместе ходили в походы, рубились с неверными турками, крошили алчных латинян. На ристалище мы тоже были равны. И даже любили мы двух родных сестёр. Ах, Евдокия! Как она была прекрасна!.. – Ромей мечтательно вздохнул. – Но однажды базилевс внезапно разгневался и приказал бросить меня в мрачную камору в холодной каменной башне. Там я просидел долгие годы. Меня кормили, выводили на прогулки, но стража была бдительна и крепка.

– За что же тебя осудил император? – спросил, врываясь в речь Андроника, Ярослав. – Кажется, ты переоделся латинским наёмником и хотел проникнуть к нему в палатку во время похода? Охрана задержала тебя возле самого порога. Или я что-то путаю?

Ромей вздохнул и согласно кивнул кудрявой головой.

– Ты прав. Я мечтал об императорском венце. Я ни в чём не уступал Мануилу и полагал, что достоин быть на троне. Но мне не повезло. Видно, я прогневил Господа. За то и был подвергнут столь суровому и долгому наказанию. В тюрьме я едва не сошёл с ума. Как-то раз я вдруг обнаружил в углу каморы, куда я был заключён, под грудой кирпичей небольшое отверстие. Как же велико было моё разочарование, когда оказалось, что это всего лишь углубление, а не потайной ход из башни! Но и этим я решил воспользоваться. Скажу тебе, архонт, что никогда не следует, даже в самом безысходном положении, впадать в отчаяние. Я спрятался под кирпичами и с удовлетворением слышал, как кричат и бестолково снуют по каморе стражи с факелами в руках. Они решили, что я сбежал! Базилевс велел закрыть порты и городские ворота, меня разыскивали по всему Константинополю, в то время как мою жену, которую заподозрили в содействии моему побегу, заточили в ту же самую камору. Когда я выбрался из своего укрытия, она пришла в ужас, приняв меня за привидение. С трудом убедил я её в обратном. В этой каморе мы зачали ребёнка. Ну, а немного позже, когда бдительность стражей ослабла, а моя жена вернулась в свой дом, мне удалось-таки убежать из опостылевшей темницы. Увы, я недолго радовался свободе. Меня снова схватили, привели в Константинополь и заковали в двойные цепи. Одного не учли мои враги: у меня были верные слуги и друзья, которые сохранили мне преданность. Однажды я получил с воли бочонок доброго хиосского вина. В нём я обнаружил ключ и длинную верёвку. Ночью я отпер двери каморы, спустился по верёвке с башни и перелез через стену сада перед дворцом, где живут моя жена и дети. Обняв и расцеловав на прощание своих родных, я тотчас снял с себя проклятые цепи, переоделся в доброе дорожное платье, вскочил на быстрого коня и умчался из города. Когда меня хватились, я был уже далеко. Путь мой пролёг через валашские степи и горные хребты Горбов. Я спешил к тебе, архонт. Я знал, что ты – самый могущественный из правителей, чьи земли примыкают к берегам благословенного Эвксинского Понта. Я хотел прибыть в Галич, как положено знатному ромейскому придворному, в подобающих случаю одеждах. Но уже недалеко от Галича меня нагнал отряд вооружённых до зубов валахов. Они знали, что за мою поимку базилевс Мануил обещал большую награду, и они схватили меня, внезапно напав из-за кустов. Опять я оказался в плену! А так близки были спасительный Галич и ты, архонт! И вот я собрал в кулак всю свою волю и весь свой ум! Я не дал погубить себя отчаянию и прибег к хитрости. – Андроник неожиданно громко расхохотался. – Обманул я этих простаков-валахов! Сказал, что страдаю поносом и желаю отойти по нужде, нашёл в кустах длинную палку, повесил на неё шапку и дорожную хламиду[115], а сам в одной тунике скрылся в горном лесу, среди кривых пихт. Мне удалось уйти от погони, сбить врагов со своего следа. И вот я тут, сижу перед тобой, архонт. Исстрадавшийся, несчастный, полуголый, голодный! Ты должен поверить мне. Я – твой друг! Сейчас и в будущем. Пойми, архонт. Жизнь переменчива. Если я когда-нибудь стану базилевсом, то не забуду о тебе. Вместе мы с тобой сокрушим любого недруга!

– Занятно сказываешь, сладко поёшь, – выслушав долгий рассказ ромея, отмолвил Ярослав. – Что же, во многом ты меня убедил. В поруб тебя не брошу, не в моих то правилах. Поселю на верхнем жиле, велю кормить хорошо, стражей приставлю. А там посмотрим…

Он хлопнул себя по коленке и решительно поднялся, оканчивая трудный разговор. Ромею он не верил до