Читать книгу - "«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники - Владимир Костицын"

Когда все по списку были отобраны, Kuntze объявил, что они высылаются в Германию. Автобусы придут за ними после завтрака; пока же им надлежит приготовить свой багаж. До их отъезда всем нам запрещается выходить из бараков и подходить к окнам. Нужно ли говорить, с каким волнением мы все собирали наших товарищей для отъезда и как нам, в частности — мне и Филоненко, было тяжело расставаться с Левушкой?

Мы подвергли тщательному анализу списки отсылаемых^[990]. Ни один из разумных признаков не подходил. Возраст? Большинство были молодые, но были и старые, как, например, Шевнин. Советское гражданство? Большинство были советские граждане, но были и апатриды. И, с другой стороны, были советские граждане, не попавшие в эту группу, например — я. Раса? Большинство были евреи, и вообще в лагере оставалось большинство евреев, но было и много русских: Левушка, Смирнов, Шевнин. Словом, никакой из признаков классификации не подходил, и принципы отбора оставались неясными.

Уже значительно позже мы узнали, что отбор производился не по национальности. Усылали всех молодых советских граждан, и в виде исключения был выслан старый Шевнин, которого, по выяснению ошибки с возрастом, вернули в Париж. Наше недоумение происходило потому, что очень многие скрывали свое советское гражданство — совершенно глупо, потому что немцы по официальным документам прекрасно все знали.

Минущин, который усиленно хотел быть апатридом, сказал нам сейчас же: «Вот видите, как я был прав, желая сойти за апатрида». Увы, для него как раз было бы лучше поехать в тот момент с Левушкой и другими в лагерь для заложников. За исключением умерших в лагере Райсфельда и Смирнова, все они уцелели и вернулись, тогда как Минущин как еврей-апатрид через несколько недель был выслан в лагерь истребления и там погиб.

Как раз в этот день Филоненко должен был иметь свидание не в очередь с женой, и Левушка попросил его предупредить сейчас же Марью Павловну, чтобы в понедельник 23 марта она не приезжала на свидание. Филоненко обещал и, вернувшись, сказал, что его супруга в Париже сейчас же побежит к Марье Павловне и, если ее не застанет, оставит записку.

Сейчас же после завтрака пришли за Левушкой и другими и перевели их в соседний пустовавший барак. Подъехали три автобуса, и Nachtigal стал усаживать высылаемых. Он снабдил их провизией на дорогу и питьем, что было особенно важно. В окна мы все-таки смотрели. После отъезда их в лагере царила тревога. Из бараков «декабристов» нам кричали, чтобы узнать, в чем дело. Еще бы не беспокоиться! Через несколько дней пришла и их очередь^[991].

После увоза Левушки и других два-три дня царило взбудораженное настроение, и мы с Филоненко, оставшись вдвоем в комнате, поддались ему. Так прошла суббота 21-го и воскресенье 22 марта 1942 года. На следующий понедельник, 23 марта, приходились свидания, и утром я собирался идти к воротам, чтобы подстерегать, как всегда, твое появление. Вдруг в камеру вошел капитан Nachtigal и сказал мне: «Вы освобождены. Соберите ваши вещи и идите к воротам. Даю вам полчаса на сборы».