Читать книгу - "Султанат Оман. Легенды, сказания и факты истории - Игорь Сенченко"

После изучения соображений и рекомендаций, представленных в отчете С. Сыромятникова и в донесениях российских дипломатов, заявил на совещании в Министерстве финансов (27.11.1900) товарищ (заместитель) министра финансов Владимир Иванович Ковалевский, у финансового ведомства России «сложилось твердое убеждение в возможности организации и развития непосредственных торговых сношений с этим краем»^[500].

О том, что соображения С. Сыромяиникова заслуживали внимания, свидетельствует и то, что группа промышленников и купцов юга России, субсидировавшая, наряду с правительством, его миссию в Персидский залив, уже в следующем году снарядила туда первую торговую экспедицию. Однако эпидемия холеры, вспыхнувшая в Прибрежной Аравии, и связанные с ней жесткие санитарные ограничения на вход судов в Персидский залив вынудили предпринимателей изменить маршрут экспедиции и направить ее в порты бассейна Красного моря^[501].

Маскат, отмечал в докладе на заседании Общества ревнителей военных знаний (ноябрь 1901 г.) С. Н. Сыромятников, жил торговлей. Доходы от таможни в 1900 г., согласно собранным им сведениям, составили 200 тыс. рублей в пересчете на русские деньги; ввоз – 3 360 000 руб., вывоз – 1 340 000 рублей. Население города не превышало 30 тыс. чел., а Омана в целом – 1,6 млн. чел.^[502].

С началом XX столетия, говорится в аналитических записках МИД Российской империи, «Императорское правительство признало необходимым начать новую политику в Персидском заливе – политику дела». Оно установило с этим районом прямые торговые сношения; открыло банк в Бендер-Бушире; осуществило акции военной дипломатии, направив в воды Персидского залива корабли «Гиляк», «Варяг», «Аскольд» и «Боярин»; и учредило там дипломатические посты, которые «с божьей помощью», и должны были выступить «проводниками этой новой политики»^[503].

Указывая на возросшее в конце XIX – начале XX веков значение района Персидского залива в системе международных отношений, МИД Российской империи акцентировал внимание своих дипломатических постов в Басре, Багдаде и Бендер-Бушире на том, что роль их в данном районе мира должна была «перейти из скромно-наблюдательной в активную». И что в Санкт-Петербурге ожидали от них конкретных рекомендаций относительно путей и методов по расширению политических и торговых позиций России в зоне Персидского залива.

Разработка и реализация «политики дела» России проходила при деятельном участии Министерства иностранных дел. В перид 1900–1906 гг. его возглавлял граф Владимир Николаевич Ламздорф, выдающийся дипломат, «ходячий архив» внешней политики России, как о нем отзывался Сергей Юльевич Витте, министр финансов Российской империи, личность в истории Отечества такая же яркая, как и грф Ламздорф.

Оба они внесли, пожалуй, наиболее заметный вклад в реализацию «политики дела» – в укрепление позиций России на Востоке в целом. Самые «звонкие пощечины», которые «англичанка», как русские дипломаты называли Великобританию, получила от России на Востоке, нанесли ей В. Ламздорфом и С. Витте.

Являясь сторонником активных действий России на Востоке, в том числе в Персии, Прибрежной Аравии и зоне Персидского залива в целом, С. Витте развернул в том районе бурную, как сейчас бы сказали, финансовую деятельность. Англичане, почувствовавшие в действиях С. Витте угрозу своим национальным интересам, причем в масштабах всего Среднего Востока, высказывались об «азиатской деятельности» министра финансов России не иначе, как о «финансовой экспансии Витте в Азии».

Активизацию торгово-промышленного капитала России в Аравии и в зоне Персидского залива, успехи там русской дипломатии англичане восприняли настолько остро и болезненно, что данный вопрос специально рассматривался в Палате общин английского парламента (январь 1902 г.). Дискуссии велись под углом зрения разработки, и в максимально сжатые сроки, комплекса эффективных антирусских контрмер в целях «недопущения дальнейшего упрочения позиций России» в данном районе мира и «усиления ее обаяния среди местного населения».

Преследуя, параллельно с торгово-коммерческими, и политические интересы России в зоне Персидского залива, писал в одной из своих депеш (21.01.1904) послу в Константинополе Ивану Алексеевичу Зиновьеву министр иностранных дел России Владимир Николаевич Ламздорф, «мы силою вещей» должны будем войти в отношения с правителями арабских уделов в Прибрежной Аравии. И «факт исключительного преобладания» там Британской империи «отнюдь не может почитаться достаточным основанием для … полного там бездействия с нашей стороны». Опыт показывает, отмечал В. Ламздорф, что «именно деятельность России на Персидском побережье … в сравнительно короткое время существенно изменила к худшему тамошнее положение англичан», также считавшееся преобладающим и никем не оспоримым^[504].

Остановить «британское нашествие на регион», как полагали российские дипломаты, можно было только «противодействием материальным», в том числе путем присутствия в Персидском заливе русских военных кораблей. Их нахождение там «более чем желательно еще и потому, – указывал в своих донесениях в МИД консул в Багдаде Виктор Федорович Машков, – что если на каждые десять английских высаженных матросов мы высадим только одного, то единоличному хозяйничанью здесь англичан уже не будет места»^[505].

Вопрос о демонстрации «русского военного флага» в зоне Персидского залива путем направления туда с миссиями военной дипломатии кораблей Военно-морского флота России министр иностранных дел, граф Михаил Николаевич Муравьев, впервые поставил перед управляющим Морским министерством , вице-адмиралом, генерал-адъютантом Павлом Петровичем Тыртовым, в 1899 г.

Анализ документов, хранящихся в АВПРИ и РГАВМФ, дает основания говорить о том, что походы в Персидский залив канонерской лодки «Гиляк» (1900), крейсера «Варяг» (1901), крейсера 1-го ранга «Аскольд» (1902) и крейсера 2-го ранга «Боярин» (1903) внесли значимый вклад в проводимую там Санкт-Петербургом «политику дела».

Миссия военной дипломатии «Гиляка» под командованием капитана 2-го ранга , барона Ивана Бернгардовича Индрениуса состояла в том, чтобы показать, что Россия не преемлет стремления британского правительства «обратить Персидский залив в закрытое море, входящее в сферу исключительных интересов Англии». Заходом «Гиляка в Персидский залив имелось также в виду «произвести известное нравственное впечатление на население обоих побережий» – продемонстрировать арабам и персам «отсутствие у России каких-либо агрессивных замыслов или стремления к территориальным приобретениям^[506].