Читать книгу - "Печать Индиго. Дочь Сварога - Арина Теплова"

навыки и знания Мирослава постепенно передавала дочери, и Слава с усердием изучала науку врачевания, часто вместе с матерью помогая больным в целительской келье. Сейчас, в свои семнадцать лет, Слава с искренней благодарностью и уважением относилась к Тихону Михайловичу, который был всегда добр и приветлив с нею. Также девушка радовалась за матушку, которая после смерти ее отца, благодаря любви и заботе Артемьева, снова научилась улыбаться.

Слава в доме Артемьева жила в отдельной светлой горнице, которая выходила окнами на обширный яблоневый сад и пользовалась таким же уважением и почтением слуг, как и родные сыновья хозяина усадьбы. Не имея собственных дочерей, Тихон Михайлович искренне обожал малышку Славу, которая имела веселый живой нрав, и относился к ней как родной. Он баловал ее, качал на коленях и дарил подарки. Сыновья Артемьева были уже взрослыми. Оттого отцовская любовь Тихона Михайловича нашла живое воплощение в приемной дочери.

С Федором и Семеном Артемьевыми Слава мало общалась. В основном она проводила время с Гришей, племянником Тихона Михайловича, который также жил в хозяйском тереме. Еще в детстве, едва поселившись в усадьбе, она сразу же отметила добрый и отзывчивый нрав Гриши, которому было тогда десять лет. Своими повадками и вежливостью он напоминал девочке погибшего брата Ярослава. Слава быстро подружилась с Гришей и считала его единственным своим другом. Он поддерживал ее во всех играх и порывах, как и она его. Они были неразлучны и искренне любили друг друга, как брат и сестра.

— Гриша, осторожнее! Там овраг! — крикнула громко девушка в спину парня.

Тот вмиг обернулся, бросив на нее ласковый карий взгляд.

— Помню, сестрица! — ответил он и по-доброму улыбнулся ей. Чуть придержав коня, он подождал, пока Слава поравняется с ним, и предложил: — Может, к речке свернем? Уж больно жарко. Искупаемся?

— Поехали, Гриша, — с воодушевлением согласилась Слава и звонко рассмеялась в ответ.

Гриша кивнул и направил коня в нужную сторону, устремившись к излучине реки.

Только к обеду молодые люди вернулись обратно в усадьбу, въехав в широкие дубовые ворота, которые услужливо распахнул для них старый Михей.

Федор Артемьев как раз отчитывал конюха за то, что тот плохо почистил его жеребца, когда мимо него к конюшням, как вихрь, пронеслись верхом Гриша и Слава. Проводив пристальным мрачным взором парочку, молодой Артемьев отослал конюха и направился в сторону конюшен. Приблизившись к деревянным постройкам, Федор терпеливо дождался, пока из конюшни выйдет Слава, которая, не заметив его, быстро направилась к хозяйскому дому.

Молодой человек, попятившись к старому сараю, прошелся темным взглядом по стройному изящному силуэту сводной сестры, одетой в мужской наряд, подчеркивающий прелести девичьего стана. Сглотнув ком в горле, он отметил, что длинный золотистый хвост Славы, собранный на макушке, доставал почти до округлых бедер. В этот момент рядом послышались чьи-то шаги, и Федор обернулся. Григорий проворно следовал в его сторону. Немедля загородив двоюродному брату проход своей коренастой высокой фигурой, Федор пророкотал ему в лицо:

— Ты это чего, Гришка, не знаешь, чем заняться? По полям разъезжаешь? Я тебе велел сходить к Морозову по поводу его баржи, что пришла вчера из Судака.

— Федор, я был у него на рассвете, — ответил парень. — Он сказал, что договор в силе и завтра он ждет от тебя список всех товаров, которые мы намерены отправить на его судне.

— Ты смотри, какой прыткий! — выдохнул Федор, и у него появилось жгучее желание ударить парня за то, что он так быстро исполнил его поручение.

Федору Артемьеву, старшему сыну Тихона Михайловича, еще весной исполнилось двадцать восемь лет. Мужиковатого вида, жестокий и наглый Федор наводил страх на всех слуг, которые жили в усадьбе. Его буйный нрав, постоянные потасовки с соседями и другие безобразные выходки приводили в ужас и печаль его отца Тихона Михайловича. Желая образумить сына, старший Артемьев велел Федору работать вместе с ним. Хотя Федор не особо жаждал помогать в делах отцу, опасаясь твердого нрава Тихона Михайловича, он все же исполнял порученные ему обязанности.

Более девяти лет отец пытался женить Федора. Однако молодой человек жениться ни в какую не хотел. Он прекрасно обходился без жены, которая, по его мнению, только ущемляла бы его свободу. Смазливый, богатый и похотливый Федор перебрал почти всех горничных девок Мирославы Васильевны и имел в постоянном интимном услужении пару молодых девиц, которые исправно посещали его спальню.

Григория Федор ненавидел уже давно, за его добрый нрав и за то, что Тихон Михайлович относился к нему как к своему родному сыну и потакал всем желаниям мальчишки. Гриша остался сиротой в раннем детстве, оттого его родной дядя Тихон Михайлович взял его к себе в дом еще в пять лет. Не раз Федор тайком избивал парня за какую-нибудь незначительную оплошность и делал все, чтобы жизнь юноши стала невыносимой. Вот и сейчас, не в силах сдержать свою неприязнь, он схватил Гришу за грудки. Вплотную приблизив свое бородатое лицо к лицу парня, Федор угрожающе заявил:

— Ты больно наглым стал, Гришка, пора бы тебя проучить как следует.

Григорий в ответ уперся кулаками в широкую грудь старшего брата, пытаясь отцепить его от себя, и храбро выдохнул:

— Я не боюсь тебя, Федор!

— Не боишься, говоришь? А зря.

— Федор, прошу, отпусти его! — раздался вдруг сбоку от них мелодичный приятный голосок.

Федор стремительно повернул голову и сузил глаза. Слава отчего-то вернулась назад и быстро приблизилась к ним. Все так же в своем мужском костюме девушка как-то нервно испепеляла старшего Артемьева прелестным золотым взором, кусая губы.

— Еще чего я должон? — огрызнулся Федор. — Ступай лучше в горницу. Твоя мать еще с утра тебя разыскивала.

— Я не уйду, пока ты не отпустишь Гришу.

— Ты это чего, соплюшка, в защитницы Гришки записалась, что ли? — ядовито процедил Федор, так и не отпуская темную вышитую рубашку парня.

— Если не отпустишь, я немедленно расскажу все матушке. Или лучше рассказать Тихону Михайловичу? — с угрозой заметила Слава, окатив Федора предостерегающим взором.

После ее слов Федор напрягся,