Читать книгу - "Письма с Прусской войны - Денис Сдвижков"

Последний раздел личных свидетельств составляют два мемуара, опубликованные непосредственно по окончании кампании в 1758 г. и в следующем 1759 г. Оба анонимно (ибо никто не уверен, что это последнее появление русских на здешнем театре). В первом случае (№ 115) речь идет о достаточно высокопоставленном представителе местного бюргерства^[1661]. Авторство второго (№ 116) принадлежит (обер)пастору городской кирхи Нойдамма^[1662].

Оба мемуара относятся к обширной литературе «краеведческого» жанра, создававшейся местной «интеллигенцией», к которой наряду с государственными чиновниками и частными администраторами принадлежало образованное бюргерство и прежде всего духовенство. Традиционные хроники местной жизни приобретали особую смысловую и эмоциональную нагрузку при эстраординарных событиях, одним из которых стало для жителей Новой Марки «нашествие московитов» в ходе Семилетней войны. Катаклизмы подобного масштаба тут переживали последний раз более столетия назад, в эпоху Тридцатилетней войны. И хотя эти места находились на немецко-польском пограничье, столкновение лицом к лицу с людьми иной конфессии и культуры, составлявшими враждебную армию, было первым в своем роде (пребывание российской армии на польских землях в ходе различных конфликтов первой половины XVIII в. здесь практически не отразилось).

Лейтмотив в этом столкновении культур, безусловно, составляет конфликт. Главная цель обоих сочинений — запечатлеть и обнародовать «ужасы» (Greueltaten) и «эксцессы» — грабежи, насилия, убийства и разрушения, причиненные в округе российскими войсками. Это совпадало с основной для прусской пропаганды линией в обвинении войск союзников в варварском ведении войны. На роль главных варваров, как правило, претендовали «московиты»: здесь сказывались стереотипы, появившиеся еще с Ливонской войны^[1663]. Притом что корень зла в Семилетней войне признавался за австрийцами. В отличие от последних русские к этому времени еще не могли претендовать на роль заклятых врагов и предстают скорее как advocatus diaboli^[1664]. Так, в публикующихся материалах особая роль злого гения, на совести которого науськивание русских и сожжение Кюстрина, приписана принцу Карлу Саксонскому.

Как в отношении австрийцев, так и русских очевидна роль, которую все еще играет конфессиональный фактор. Это характерно прежде всего для сочинения Нойдаммского пастора, который истолковывает все события в провиденциалистском ключе и ветхозаветной стилистике как временное торжество и конечное низвержение заблудших московитов с их ложными суевериями. «В чем источник их (русских. — Д. С.) ярости? — вопрошает немецкий проповедник в 1759 г. — Ни в чем ином, как в отсутствии истинного и живого познания Бога. Этот недостаток делает их дикарями. Он сделал их народом, лишенным чувств. Именно поэтому готтентот является готтентотом, а каннибал — каннибалом^[1665]».

Многое, о чем пишут оба наших автора, оказывается распространенными шаблонами восприятия войны и ее людей. К примеру, убеждение, что калмыки едят детей (№ 116), мы встречаем спустя полвека среди русских крестьян применительно к уланам своей же армии, которые идут в 1806 г. в поход против Наполеона^[1666].