Читать книгу - "Великая испанская революция - Александр Шубин"

Мятеж Касадо показал всем — дело идет к капитуляции. На каких условиях — это вопрос. Но было ясно, что Франко не пойдет на демократический мир. Начался исход политических лидеров и офицеров с территории Республики — спасались как могли. Потоки беженцев заполнили порты. Солдаты толпами уходили с позиций. Если до мятежа Республика могла бы продержаться еще месяц-другой (а при условии благожелательной позиции Франции и переброске через ее территорию советского оружия и снаряжения — то и несколько месяцев), то теперь никто не мог остановить катастрофу.

Осознав, что Франко не станет церемониться со своими незадачливыми партнерами, члены НСО 27 марта стали разбегаться из Мадрида. В столице остался лишь наивный Бестейро, полагавший, что миротворчество избавит его от франкистской тюрьмы (он умрет в заключении в 1940 г.)

27 марта фашисты перешли во всеобщее наступление, 28 марта — без сопротивления заняли Мадрид. 1 апреля организованное сопротивление республиканцев прекратилось. 4 апреля итальянские танкетки вошли в Аликанте, где скопилось несколько тысяч беженцев. Западные корабли отказались взять их на борт. Часть антифашистов покончили с собой в Средиземном море, остальных ждала безжалостная расправа.

Испания была под контролем франкистских войск. Война, которая только в ходе военных действий унесла более 300 000 человек, закончилась. Но начался пир победителей — оставшиеся в стране бойцы республиканской армии, члены профсоюзов и партий Народного фронта отправились в концлагеря. Несколько десятков тысяч человек было расстреляно, более миллиона человек — отправлено в тюрьмы и на принудительные работы. Таково было лицо антикоммунистического тоталитаризма.

Нынешние адвокаты франкизма пытаются сгладить впечатление от развернувшегося в Испании социоцида: «Критика послевоенных репрессий также должна учитывать тот факт, что, пусть среди жертв и были невиновные, но большинство были осуждены, весьма вероятно, за тягчайшие преступления»^[1628]. Никаких доказательств этой идеи не приводится — достаточно трогательного доверия к фашистской юстиции.

Тот факт, что среди репрессированных вскоре после войны оказались люди самых разных идей, радикальности, вовлеченности в насильственные действия — как раз доказывает, что Франко и исполнителям его воли было совершенно все равно, каковы реальные преступления репрессируемых. Он проводил тотальный террор против политической и социальной культуры Республики. И попытки Л. Пиа Моа оправдать это явное проявление тоталитаризма на испанской почве голословными рассуждениями о преступном «большинстве» репрессированных, показывает, что от современного консерватизма до фашизма может быть ближе, чем от троцкизма до сталинизма. Прошлое рядом, только тряхни социальную почву — и чудовища полезут из закоулков вполне респектабельной политической культуры.

* * *

Прямое столкновение двух авторитарных режимов, ориентированных на тоталитарные режимы за рубежом, завершилось победой связанного с фашистскими державами франкизма. Военно-авторитарная машина франкизма изначально была более эффективной, и победить ее можно было «несимметричными» методами. Подавление революционного импульса в Республике ослабило принципиальную альтернативность «двух Испаний» и поставило республиканцев в полную зависимость от внешнеполитических факторов. Блокада со стороны западноевропейских режимов и вынужденное ослабление вмешательства СССР в конфликт обрекли республиканцев на поражение. Испанская республика агонизировала, практически забытая миром, который напряженно следил за событиями в Центральной и Восточной Европе. Это равнодушие к Испании, которое так контрастировало с напряженным вниманием к ней всего мира в 1936–1937 гг., можно объяснить и переменчивостью «общественного мнения», и новыми, более опасными угрозами миру на планете. После мая 1937 г. Испания перестала нести миру что-то новое, неведомое. Она стала одной из малоценных фигур в сложной предвоенной политической игре. Республика лишилась обоих источников жизни — революционной энергии и внешней помощи.

И все же, и все же… Подводя итог борьбе за Республику в письме к Молотову 14 апреля 1939 г., Негрин писал: «Совокупность испанской проблемы не может быть отделена от борьбы, открытой и с каждым днем все более откровенной, между тоталитаризмом и антифашизмом. Мы еще должны будем, я в этом убежден, сыграть в ней значительную роль. Во всяком случае, моя страна показала пример. Бессильная против значительно ее превосходящих сил вторжения, преданная внутри и во вне, покинутая демократиями, она все же смогла бороться в течение почти трех лет»^[1629]. И пусть Негрин преувеличивает роль внешних факторов, пусть он покинул свой пост, пусть он ошибался по поводу роли Испании в будущих битвах, пусть… В этот горький час поражения он словно передавал эстафетную палочку борьбы антифашизма против коричневой тоталитарной чумы. И борьба продолжилась, и были новые предательства и поражения, но была и Победа. И эта победа предопределила не только судьбу мира, но в конечном итоге и судьбу Испании, где фашизм тоже стал не магистралью, а тупиком. Значит, не напрасной была и борьба Республики.

Испанская революция пала под ударами, но она открыла фронт сопротивления наступлению мировой реакции. Она показала пример. Как писал И. Эренбург, «в Европе тридцатых годов, взбудораженной и приниженной, трудно было дышать. Фашизм наступал, и наступал безнаказанно. Каждое государство, да и каждый человек мечтали спастись в одиночку, спастись любой ценой, отмолчаться, откупиться. Годы чечевичной похлебки… И вот нашелся народ, который принял бой. Себя он не спас, не спас и Европы, но если для людей моего поколения остался смысл в словах „человеческое достоинство“, то благодаря Испании. Она стала воздухом, ею дышали»^[1630]. А чем сегодня дышите вы? Есть ли вам чем дышать?