Читать книгу - "Я русский солдат! Годы сражения - Александр Проханов"

О. Журавлёва: — Тогда нарисуйте, по просьбе одного из наших слушателей, первые 100 дней президентства Путина, если он победит 4 марта. Если учесть все то, что было до выборов.

А. Проханов: — Если учесть все, что было до выборов, и если учесть то, из чего состоит Путин, то эти 100 дней предсказать чрезвычайно сложно. Если Путин пластичный человек, если в нем…

О. Журавлёва: — Во что слабо верится.

А. Проханов: — Если Путин пластичный человек, если он не просто двухмерный, трехмерный человек, а шестимерный человек, если в нем, действительно, как говорит мифология Путина… Потому что вокруг Путина есть несколько мифов сложившихся. Эти мифы подтверждаются, и он сам как бы играет в эти мифы, поэтому трудно понять, подлинные ли эти тенденции в нем или это тоже сложный такой метафизический театр. Если, например, в нем есть, как его певцы пытаются доказать людям, загадочность, метафизика, склонность к тайне, способность ощутить эти таинственные явления русской истории, и он хочет войти в историю и закрепиться в ней как исторический персонаж, как спаситель России, он должен немедленно откликнуться на это движение. Потому что к Путину огромные претензии, например, у оборонщиков, которые сидят на костях военно-промышленного комплекса. Огромные претензии у армейцев, которые не выходят на улицу…

О. Журавлёва: — Вот как раз с армейцами он встречался, много чего интересного сказал.

А. Проханов: — Но они сидят среди разгромленной армии.

О. Журавлёва: — Что вы говорите! У нас потенциал, он сказал, Россия вообще опережает США в модернизации своих ядерных сил, мы круче всех в мире.

А. Проханов — Он в долгу перед русскими мыслителями, перед русскими художниками и писателями, которых он и его предшественник Ельцин держал под колпаком, давая выход только либеральным энергиям, только либеральной культуре. Он должен пойти навстречу всему этому. Если он это сделает немедленно, не через 100 дней, а через 10 дней, еще до инаугурации, если он заявит об этом, то, я думаю, что протесты начнут уменьшаться. И, конечно, он должен закрепить политические обещания, которые дал он и Медведев.

О. Журавлёва: — А как насчет закручивания гаек, о которых тоже часто говорят? Может быть, это самый простой вариант — так закрутить, чтобы уже никто никуда не ходил?

А. Проханов — Нет. Я думаю, что будут пластичные системы… Путин не пришел к нам как диктатор. Он пришел к нам как…

О. Журавлёва: — Как преемник.

А. Проханов — Он пришел к нам как архитектор управляемой демократии. Управляемая демократия и диктатура — это две совершенно разные структуры политические. И как человек такой пластичной, управляемой демократии (ну, мягкий авторитаризм), он, мне кажется, должен проявить и задействовать поразительные способности всех такого рода систем к выживанию. Эти системы на своих окраинах допускают революции, то есть они допускают афронт, они выделяют из своей среды бунтарей, диссидентов, революционеров. В какой-то момент система под воздействием периферийных революций начинает содрогаться, трепетать, в ней возникает стремление к переменам. Потом она вбирает в себя этих детей, она их соединяет, она их интегрирует. Потому что, по существу, все живучие западные системы построены на этом принципе — они интегрируют революционеров, делая их либо частью поп-культуры, либо вводя их в истеблишмент, как было в Германии.

О. Журавлёва: — Александр Андреевич, мы уже подобрались практически к 100 дням Путина, уже добрались до его первых действий. По поводу гаек: вы считаете, что закручивание гаек — это не наш метод, что называется?

А. Проханов: — Да нет, просто это не его метод.

О. Журавлёва: — Просто очень часто кажется по риторике путинской, хотя она сейчас достаточно все-таки продуманная (это не то, что какие-то спонтанные выступления), но, тем не менее, кажется, что все-таки страх — это его любимый способ воздействия. Когда он говорит с военными по поводу угрозы оранжевой революции и по поводу того, что нам все угрожают, по поводу того, что из-за границы пытаются вмешаться, совать свой нос и так далее, — это же манипуляции самыми простыми чувствами: страха, завоевания, вмешательства, еще чего-то.

А. Проханов: — Ну, понимаете, 1941 год. И, конечно, глупо было говорить о страхе — надо было говорить о садах.

О. Журавлёва: — А вот в 1941 году, между прочим, никого не предупреждали. Никто не говорил, что надо против Германии обороняться.

А. Проханов: — Как это?

О. Журавлёва: — До того, как все началось.

А. Проханов: — Я знаю, что в это время вы были, конечно, местом обороны.

О. Журавлёва: — Александр Андреевич, ну вы же прекрасно знаете, как мы любили… Как товарищ Сталин любил товарища Гитлера. Буквально накануне.

А. Проханов: 1941 году предшествовал 1940-й, 1939-й, 1938-й… Это была абсолютно военизированная психология мира в целом. Армии перевооружались, создавались элитные отряды, аристократию готовили к смертному подвигу во имя родины. И сегодня, когда Путин говорит с военными о войне, конечно, это смешно — он должен был говорить о — карамелях.

О. Журавлёва: — Ой! О карамелях он говорит прекрасно. Он рассказывает, что у нас не получилось вам построить жилье, но мы чуть попозже обязательно построим. Так что про карамель он говорит ровно столько же, сколько про угрозы.

А. Проханов — Ну, я считаю, что если он пришел в гарнизоны к танкистам, он должен говорить о карамелях, о сгущенном молоке, о прическах прелестных женщин, дам Москвы.

О. Журавлёва: — Да, в общем-то, это их больше интересует, да.

А. Проханов: — Вам только так кажется. Вот эта психология пацифизма, которая исходит из либеральных кругов, все время навязывается стране, — она, в общем, отвратительная. Потому что такое ощущение, действительно, будто эта психология заказана — она не соответствует реальному положению дел в стране.

О. Журавлёва: — Да какой пацифизм, Александр Андреевич? Нам говорят, что на нас Америка нападает, а стреляют у нас, у нас в стране, внутри наших границ. Покушаются на разных людей. То у нас бой идет три дня на территории РФ…

А. Проханов: — И что?

О. Журавлёва: — И про это нам никто не говорит — это не страшно? Почему?

А. Проханов: — Ну как никто не говорит? Об этом все время говорят. Нам страшно, знаете, что? У нас была грузинско-российская война. Эта война, конечно, эпизод. Какая это война? Это смехотворно. Эта война была связана с тем, что в Черное море вошел натовский флот с ядерным оружием. Эта война была чревата тем, что была возможна схватка в Крыму, разрастание этой войны в российско-украинскую и в региональную, потому что беспилотники израильские летали над Цхинвали и над русскими войсками. А война с кораблями НАТО в акватории Черного моря — это война по всей акватории Тихого, Индийского, Атлантического океанов. И нам об этом пацифисты не говорят.