Читать книгу - "Цвет винограда. Юлия Оболенская, Константин Кандауров - Л. Алексеева"

8–9 августа 1914. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Господи! Как хорошо, что ты мне много пишешь. Соня вчера уехала в Петербург. Алехан ищет маленькую квартиру и переедет, как найдет. О себе могу сказать, что думаю о тебе и день и ночь. Труден путь, да милостив Бог! ‹…›^[75]

14 августа 1914. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

Моя дорогая! Ты так засыпаешь вопросами, что ответить на все ужасно трудно. ‹…› Я не хотел смотреть портрет^[76], пока не будет готова рама, но ты заставила. Я нашел его великолепным. Я его ждал таким. В это время пришла Соня, и я не успел его закрыть. Она пришла в восторг, повторяла: «Вот это вещь!» ‹…›^[77]

Короткое отступление в качестве «цветной» ассоциации к сюжету этого письма. В своих воспоминаниях С. И. Дымшиц-Толстая пишет, как в первое свое лето в Коктебеле она позировала поэтам в серебряном венке и синем платье, полулежа на фоне моря и голубых гор, а они «соревновались» в написании ее поэтического портрета. Лучшим из них оказалось стихотворение Толстого, которое с посвящением жене он включил в свою книгу стихов «За синими реками» (1911). Автопортрет Оболенской в красном платье – живописная рифма «голубому» периоду Коктебеля и яркий знак его «огненного» периода. «Переехав» из Петербурга в Москву, он неизбежно привносил в кандауровский дом непокой затаившегося вулкана.

6 сентября 1914. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Вечером постоянно смотрю на твой портрет и, мысленно целуя и обнимая, ложусь под ним спать. ‹…› Передай Фед<ору> Конст<антиновичу>^[78], что если у него есть Алешиных денег 300 р., то попроси выслать не меньше 150, а то тут многие пристают с уплатой. Если денег меньше, то пусть вышлет все, что есть. Не огорчайся беспорядочности письма. Крепко и сильно тебя люблю. ‹…›^[79]

6 сентября 1914. По пути в Киев

А. Н. Толстой – К. В. Кандаурову

Милый Костя, возвращаюсь в Киев. Я так устал за 4 дня непрерывной скачки в телегах и бричках по лесным дорогам под дождем, воспринимая единственные в жизни впечатления, что писать о них сейчас не могу. Прочтешь все равно. Москва, Маргарита и вы, мои друзья, – далекий тихий край. Поцелуй Маргариту, но не смей говорить, что я прошу тебя ее поцеловать, они на это очень сердятся. ‹…›^[80]

9 сентября 1914. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

Моя милая! Моя дорогая! ‹…› Ты одна меня поняла всего целиком, и потому, оставшись один, я очень сильно грущу и тоскую. Я теперь живу только тобой и твоей работой. Вчера была у нас Пра, и вчера же приехали Рогозинские. ‹…› Я так люблю оставаться один на один; сижу против твоего портрета и смотрю на дорогое мне лицо. В театре тоже скука и тупость. Живу мечтой о тебе. Сегодня принесли раму на портрет и оказалось, что надо подправить наверху и сбоку. Подправлю, когда буду снимать фотографию. Передай Фед<ору> Конст<антиновичу>, что денег пока довольно и я уплачу долги Алеши, а 100 руб. пусть оставит пока у себя. Я рад приезду Рогозинского, т. к. будет с кем говорить о тебе, моя дорогая. ‹…› Рама на портрет большая и тяжелая, цвета темной бронзы. ‹…›^[81]

10 сентября 1914. Петроград

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

Родной мой, наконец-то получила от тебя письмо, я думала, что захвораю от беспокойства. ‹…› Вчера видела Иванова, от него узнала, что Грековы окончательно остаются в своей Гусевке; два брата Нат<алии> Петр<овны> – казаки – взяты на войну. Наш Калмыков остался в Оренбурге телеграфистом, а сам Иванов поступает на службу где-то на Николаевском вокзале, т. к. дела очень плохи. ‹…› Вот наш кружок и распался. Дело не в месте, а что работать им не придется. Хотя Магда и свободная – не работает. ‹…›^[82]

Промельк о друзьях-званцевцах, учениках Петрова-Водкина – здесь и далее только фрагменты, крупицы биографий, затерявшиеся в хрониках времени. Взгляд в сторону еще одного повествования о художниках этого распавшегося круга – судьбы многих из них до сих пор остаются неясными или совсем мало известны. Наталья Грекова – любимая ученица Петрова-Водкина, героиня его работы «Казачка» (1912). В Гусевке, имении Грековых, Кузьма Сергеевич сделал и первые наброски композиции картины с купанием лошадей юношами. Другой его ученик, Сергей Калмыков, первым изобразивший красных коней на воде (1911), уверял, что причастен к будущему шедевру хотя бы потому, что именно он и есть тот самый юноша-всадник на известной картине.

10 сентября 1914. Москва

Е. О. Волошина – Ю. Л. Оболенской

‹…› Вчера была у Кандауровых и пришла к заключению, что мне там бывать не следует. Это совершенно ясно сказалось в отношении ко мне Ан<ны> Вл<адимировны> и проглядывает более туманно со стороны К<онстантина> В<асильевича>, не желающего в таких мелочах идти против ее желаний. Очень мне грустно, что хорошие, дружеские отношения наши как бы пошатнулись, но нет у меня к нему никакой досады или неприязни; есть только жалость к человеку, страдающему и запутавшемуся в им же самим созданных условиях жизни. Квартира у них со всей обстановкой прекрасная: впору только людям с хорошими средствами. В гостиной над диваном красуется Ваш портрет. Смотришь на все это и ничего не понимаешь. ‹…›^[83]

12 сентября 1914. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Ан<на> Влад<имировна> очень похудела и страшно грустит все это время, но живем тихо. Она все еще ходит в лечебницу и очень мучительно переносит впрыскивание йодом. Я боюсь, что она, натирая меня, тоже заразилась и будет так же мучиться, как я. Детка моя милая! Как я люблю тебя!.. Сегодня на твой портрет в моей комнате упал свет из противоположного дома и осветил твое лицо. Как оно хорошо осветилось. Мне было так хорошо. Целую, целую и обнимаю. Твой Котя^[84].

12 сентября 1914. Киев

А. Н. Толстой – К. В. Кандаурову