Читать книгу - "Борис был не прав - Егор Лигачев"

Селекторные летучки всегда открывал министр путей сообщения Н.С. Конарев, который четко и критически докладывал обстановку на всех железных дорогах. В ту зиму я убедился, каким уважением у железнодорожников пользуется Николай Семенович, человек самоотверженный, крупный организатор, мыслящий в масштабах государства. И вовсе не случайно в 1989 году, когда Верховный Совет СССР не утвердил Конарева министром, буквально поднялись все железные дороги. Тысячи телеграмм пришли в Москву от путейцев, движенцев, диспетчеров, начальников маленьких полустанков. Как говорится, поднялась вся железнодорожная «рать». Это был своего рода стихийный коллективный ультиматум с требованием утвердить Конарева министром. И его утвердили…

После Конарева докладывали два-три начальника дорог: один — о том, как в сложных условиях сумели организовать работу, с другого строго спрашивали за неполадки. И затем шли вопросы с мест. Некоторые из них решались сразу, как говорится, не отходя от микрофона, по другим давались поручения с жесточайшим контролем. Далее выступал Алиев, а я кратко завершал совещание, подводил его итоги. Причем скажу сразу: никакой подмены центральных ведомств и хозяйственных органов на местах не было. Речь шла о координации действий в экстремальных условиях.

Эту же линию я проводил и во время командировок: в ту зиму был в Новосибирске, Барнауле, Бийске, Куйбышеве, Тольятти. В холодные «точки» выезжали и другие секретари ЦК.

В общем, подводя итог той труднейшей зимы, могу сказать, что мы коллективно справились с предкатастрофической ситуацией. И более того, извлекли из нее уроки: взялись за строительство новых подъездных путей, пунктов обогрева вагонов, за производство снегоочистителей — поразительно, до той поры промышленность ежегодно выпускала лишь по нескольку штук этих необходимейших в условиях огромной страны механизмов. И, может быть, самое главное — та дружная, «надведомственная» работа в тяжелейшей обстановке сплотила людей, вдохнула в них уверенность: не случайно все хозяйственные потери зимы были с лихвой наверстаны в том же 1985 году!

* * *

Хочу особо обратить внимание на ту обстановку, в которой мы работали зимой 1984/85 года. Собранность действий руководства, разумеется, распространялась не на весь высший эшелон власти, который в то время в значительной степени состоял из малодееспособных лидеров.

Видимо, больной Черненко понимал это. После нашего телефонного разговора, а возможно, и каких-то других обстоятельств он стал с доверием относиться к Михаилу Сергеевичу и, вероятно, сделал свой окончательный выбор. Именно этот выбор и продиктовал нашу встречу в больнице, которая в те дни, в той обстановке имела большое значение.

По дороге в Кунцевскую больницу обсудили тактику разговора: решили не волновать Генерального секретаря, подбодрить, на такой ноте провести весь разговор.

Помню, Константин Устинович ждал нас в небольшой комнате, где был накрыт стол с чаем и печеньем. Черненко был в полосатой блеклой пижаме старого покроя. Выглядел он болезненно, хотя и лучше, чем мы предполагали. Видимо, только что принял очередную медицинскую процедуру.

Когда Горбачев рассказывал о нашей дружной работе, Черненко откликнулся:

— Об этом я знаю, помощники говорят.

Потом поинтересовался, как движется подготовка очередного Пленума ЦК, в какой стадии проекты Программы и Устава партии — работа над ними, надо сказать, шла в ту пору полным ходом. Обсудили и некоторые важные кадровые дела.

Точно уж не помню, но, кажется, к чаю мы так и не притронулись, полностью сосредоточившись на беседе. Но минут через двадцать — тридцать почувствовали, что Константину Устиновичу становится труднее разговаривать, с его лица исчез румянец, оно побледнело заметно. Во время беседы никто в комнату не входил, но мы сами поняли, что пора закругляться. Распрощались тепло, в надежде, что болезнь отступит. Но произнести это язык не поворачивался. Мы ведь все понимали…

А на следующий день состоялось заседание Политбюро. Открывая его, Михаил Сергеевич сказал:

— Мы с Егором Кузьмичом побывали у Константина Устиновича в больнице, он просил передать…

Но не успел Горбачев закончить фразу, как раздался чей-то изумленный возглас:

— В больнице? Как? Когда?

Дело даже не в том, кто именно не смог сдержать своего удивления, а в том, что неожиданное известие действительно произвело сильный эффект. К Генеральному секретарю, как я писал, прорывались в больницу многие, но он никого не принимал. И вдруг — он сам пригласил Горбачева и Лигачева!

Безусловно, это что-то значило.

Именно так был воспринят наш визит в Кунцевскую больницу. И хотя в рассказе Горбачева о встрече с Генеральным секретарем не было, в общем-то, ничего, кроме общих фраз, приветов и пожеланий, можно не сомневаться, что наша поездка к Генсеку кое-кого из членов Политбюро заметно встревожила.

* * *

Эта активность стала особенно заметной в период начавшейся предвыборной кампании: приближались выборы в Верховный Совет РС ФСР, и поскольку Черненко баллотировался по одному из московских округов, его предвыборную кампанию полностью взял в свои руки Гришин.

Между тем болезнь Генсека прогрессировала. Мне и, думаю, не только мне, но и миллионам телезрителей было больно и неловко смотреть, как тяжелобольного человека чуть ли не насильно «предъявляют» на экранах телевизоров, чтобы он с трудом, вымученно произнес заранее заготовленный краткий текст. Рядом с Генеральным секретарем обязательно находился Виктор Васильевич — это совместное появление на телеэкране должно было, по замыслу его организаторов, внедрять в общественное сознание мысль о том, что именно Гришин фактически является вторым человеком в партии, а потому право преемственности высшей власти, несомненно, принадлежит ему, и только ему. Кроме того, с помощью таких передач пытались убедить, что Черненко еще дееспособен и может принимать решения, в том числе, надо полагать, и касающиеся вопросов преемственности.

Я сочувствовал Константину Устиновичу, которого, несмотря на тяжкую болезнь, бесцеремонно использовали в амбициозных политических целях. Однако оградить его от этого напора мы не могли.

Наконец, накануне выборов была затеяна встреча с Генеральным секретарем партийного актива Москвы. Встреча эта проходила весьма помпезно — в зале Пленумов ЦК, в Кремле, но превратилась в фарс. Мы с Горбачевым сидели в президиуме и видели, как нелепо все было обставлено: Черненко в это время лежал в больнице, прибыть на встречу, естественно, не мог, и его приветствие избирателям зачитал Гришин, который потом не поскупился и на славословия в адрес Черненко.

Но все эти политические спектакли лишь подтверждали близость тревожных событий. И хотя их ждали буквально со дня на день, как часто бывает, начались они все же внезапно.

Воскресным вечером 10 марта 1985 года я находился на загородной даче в Горках-десятых. Именно там я и получил печальное известие:

— Скончался Константин Устинович. Приезжайте…