Читать книгу - "Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - Вадим Волобуев"

Генерал-губернаторство было территорией парадоксов. Поляки считались в нем людьми второго сорта, им запрещалось посещать магазины для немцев и гулять там, где гуляли немцы, зато польские строительные фирмы процветали, наживаясь на больших проектах Франка. Польское духовенство массами отправлялось в концлагеря, но краковский архиепископ по-прежнему занимал свой дворец. Государственность Польши была уничтожена, однако гроб Пилсудского в Вавельском замке охранял почетный караул немцев (которые, к слову, не тронули и стоявшие там же саркофаги Мицкевича и Словацкого). Культурная жизнь находилась в подполье, зато работало шесть кинотеатров и грандиозный театр имени Юлиуша Словацкого, куда Франк приглашал именитых гостей из Берлина. Действовала и филармония, где исполнялся не только немецкий, но и польский репертуар, а оркестром, в котором играли немцы и поляки, дирижировал знаменитый Ганс Сваровски^[80]. По-прежнему выходили некоторые польские газеты.

На этом фоне понятны заблуждения Остервы насчет театральной школы, которую он хотел открыть при новой власти. Войтыла тоже некоторое время пребывал в иллюзиях: осенью 1939 года он попытался устроиться актером в театр Словацкого и думал продолжать занятия в университете. Но всех преподавателей уже 6 ноября вывезли в концлагеря, а театр в середине месяца закрылся для польских трупп.

Жизнь Войтылы в этот период складывалась «из хлебных очередей и сахарных экспедиций, весьма редких, впрочем, – писал он Котлярчику. – Ха! А еще из черной тоски по углю. Да! И из чтения»^[81]. Неизвестно, за счет чего он жил в то время. Лишь в марте 1940 года ему дал работу крестный, Юзеф Кучмерчик, владелец крупного ресторана. Но эта работа не обеспечивала его свидетельством о занятости, которое должен был иметь всякий поляк и еврей согласно немецким распоряжениям. Тогда Ядвига Левай, пользуясь своими знакомствами, в сентябре 1940 года устроила его с двумя однокурсниками (Кыдрыньским и Жукровским) на химическое предприятие «Сольвей», которое стало пристанищем для многих краковских интеллигентов: там же трудился известный историк из Ягеллонского университета Владислав Чаплиньский, а также будущие знаменитости – пианист Тадеуш Жмудзиньский, писатель Владислав Огродзиньский, профессор Горно-металлургической академии Эдвард Герлих. Разумеется, им поручали самый неквалифицированный труд: подметать, раскалывать глыбы, копать землю. Таков теперь был удел образованных поляков.

Войтылу и его товарищей отправили в каменоломню добывать известняк. Рабочий день длился с восьми до четырех. Поначалу обязанности новоприбывших сводились к прокладке железнодорожных путей от каменоломни к фабрике по производству соды; затем им поручили грузить разбитый камень на тачки и откачивать воду. Позднее, когда недавние студентики поднаторели и в этом, им доверили разбивать глыбы. Тяжелый труд! Вкалывать приходилось и в жару, и в холод, обеденного перерыва не полагалось вообще, максимум – заскочить на пятнадцать минут в дощатую халупу, где стояла железная печка, и съесть завтрак.

По неписаному правилу рабочих, если у кого-то переворачивалась тачка, остальные не помогали ему, а пользовались возможностью перевести дух. И лишь Войтыла, как вспоминали его коллеги по каменоломне, не мог вынести вида бедолаги, который в одиночку поднимал опрокинутую тачку – будущий понтифик кидался ему на помощь, тем самым сокращая другим время отдыха^[82].

Весной 1941 года Кароля перевели на место помощника взрывника, что выглядело своеобразным повышением. Взрывник Франтишек Лабусь запомнил его как довольно бестолкового работника: «<…> ни к чему-то он не был приспособлен. Думаю, лучше бы ему в ксендзы пойти. Ручки у него были такие тонкие. Я и работы-то ему давать не хотел, но он работал… Однажды, как обычно, закладываю заряд, а он рядом стоит. Я ему – лучше бы тебе священником стать. А он усмехается»^[83].

Войтыла недолго пробыл помощником взрывника. Уже летом 1941 года хлопотами Ядвиги Левай его направили на очистку соды – более легкую работу, хотя и там не приходилось сидеть сложа руки: надо было таскать коромыслами известковое молоко, чтобы снижать жесткость воды, а кроме того, носить в резервуар фосфоран и соду и, смешивая их, следить, чтобы получившаяся жидкость капала с определенной частотой. У Войтылы, как вспоминал работавший там же Герлих, получалось очень быстро носить коромысла с деревянными ведрами^[84].

Новое место имело то преимущество, что там можно было делать перерывы в работе. Войтыла использовал их для молитв и чтения книги французского святого Людовика Гриньона де Монфора (1673–1716) «Трактат об истинном почитании Пресвятой Девы Марии» (наглядное свидетельство участия Кароля в «Живом розарии» Тырановского).

«Он был очень набожный, – вспоминал о нем один из коллег, в точности повторяя слова Галины Круликевич. – В ночную смену часов в двенадцать вставал на колени посреди очистного сооружения и молился. Я не раз подходил к нему и вполголоса, чтобы не мешать молитве, сообщал, что все закупорилось. Спустя минуту он заканчивал и брался за работу. Не все, однако, с уважением относились к благочестивому человеку. Были и такие, кто во время молитвы швыряли в него паклей или чем-нибудь еще…»^[85]

В эти дни Войтыла много размышлял о культе Девы Марии как пути к Христу. По дороге на работу он проходил мимо монастыря Сестер во имя Богоматери Милосердия, где некогда подвизалась знаменитая краковская визионерка Фаустина Ковальская. Возвращаясь домой, иногда делал крюк, чтобы зайти в костел отцов-редемптористов, посвященный образу Богородицы Неустанной Помощи. Когда-то Кароль отвергал столь популярный в Польше культ Марии, теперь же под влиянием субботних встреч «Живого розария» и книги Гриньона де Монфора он увидел в Богоматери первую ученицу Христа, через которую Господь и сошел на землю. Эти раздумья, наслоившиеся на впечатления от смерти отца, вскоре заставили его решительно поменять жизненный путь. Последним шагом к тому, чтобы надеть сутану, стало для него второе паломничество в Ясногурский монастырь, которое он проделал в мае 1942 года^[86].

Район Кшеменки, где стоит собор редемптористов, запечатлелся в польском фольклоре тем, что именно там легендарный пан Твардовский продал душу дьяволу. Этот персонаж известен также и своими занятиями алхимией: в старейшем здании Ягеллонского университета, роскошном Коллегиум Майус (Высшей коллегии), до сих пор на крыше торчит перекрученная труба, чтобы дьявол не проник в помещение. Символичное совпадение! Там, где один покинул Бога, другой, восхищенный силой любви Девы Марии, сделался Его слугой. Богородица и пан Твардовский – в этот роковой момент они будто спорили за душу Войтылы. «Лунный жених» – пьеса о похождениях сказочного пана – принес Войтыле первый гонорар, словно намекая на грядущие успех и славу (Котлярчик уже выбрал его для игры в Театре рапсодов), но строки святого француза перевернули душу, и теперь все блага мира стали для него неважны.