Читать книгу - "Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - Вадим Волобуев"

Христианский порыв иногда так захватывал Войтылу, что лишал его почвы под ногами. Вознося в одном из стихотворений молитву Господу от имени пастуха Давида, он именовал себя сыном Пяста и призывал Бога позволить «собрать жниво» («Какое жниво? Пастухи же – не земледельцы», – иронизировал в предисловии к сборнику папских произведений поэт Марек Скварницкий, наследовавший права на издание творчества Иоанна Павла II)^[61].

Попав в Краков, Войтыла очутился в своей стихии. Город и без того считался культурной столицей Польши (вроде Петербурга в России), а в то время и вовсе служил средоточием поэтического авангарда. Пятнадцатого октября 1938 года Войтыла принял участие в вечере молодых краковских поэтов, где читал свои «Бескидские баллады». Очень быстро он стал завсегдатаем популярного литературного салона Шкоцких на вилле «под Липками», куда его привел однокурсник и начинающий актер Юлиуш Кыдрыньский. Вместе с Кыдрыньским Войтыла наладил сотрудничество с деятельной «Студией драмы 39» – любительским театром, с которым не брезговали сотрудничать и профессионалы. В июне 1939 года, во время празднования «Дней Кракова», Студия представила на суд зрителей незамысловатую комедию «Лунный жених» местного автора Марьяна Нижиньского, в которой обыгрывалась судьба персонажа польских легенд пана Твардовского, продавшего душу дьяволу. Войтыла исполнял в спектакле роль Тельца, одного из знаков зодиака. Весьма скромная после его вадовицких достижений, она, однако, принесла ему первый в жизни гонорар. Комедию, сыгранную восемь раз за восемь дней, повторили в начале августа, когда страна отмечала 25-ю годовщину выступления на фронт легионеров Пилсудского, в честь чего Краков посетил «наследник» покойного вождя, главнокомандующий Эдвард Рыдз-Смиглы. Кроме этого, актеры Студии поставили зрелищное представление «Гимн в честь польского оружия» – сочинение бывшего легионера Людвика Иеронима Морстина^[62].

Параллельно Войтыла не оставлял своих литературных занятий: закончил сборник «Давид – Ренессансный псалтырь» (явная перекличка с «Псалтырем Давидовым» Кохановского) и написал поэму «Беседа», в которой отдал дань идее славянского единства, почерпнутой у Мицкевича. Углубляясь в последнюю тему, начал изучать в университете церковнославянский язык, а в салоне Шкоцких договорился с одной из посетительниц, Ядвигой Левай, брать у нее уроки французского. Проявил себя и в учебе: подготовил доклад о мадам де Сталь как теоретике романтизма (вот зачем понадобился французский), а также прочитал два доклада о произведениях польской литературы XV века. Делал большие успехи в русском, декламируя басни Крылова почти без акцента^[63].

Разразившаяся в сентябре 1939 года война не заставила Войтылу свернуть с выбранного пути, лишь усилила в нем мистические настроения. В его письмах Котлярчику, написанных в конце 1939 года, вовсю бушуют мессианские страсти, свойственные поэтам-романтикам, возникают странные образы: «Полагаю, наше освобождение должно стать Христовыми воротами. Я думаю об афинской Польше, но более совершенной, чем Афины, ибо христианской. О ней именно размышляли вещуны (великие польские поэты XIX века. – В. В.), пророки вавилонского плена. Народ пал как Израиль, ибо не признал мессианского идеала, своего идеала, который был поднят подобно факелу, но не воплотился». Войтыла писал о новом Средневековье как тоске по Христу, охватившей всех. Эта идея, впервые выраженная у Бердяева, получила тогда распространение в Европе, хотя в письмах Войтылы нет следов его знакомства с работами Бердяева^[64]. Вероятно, вращаясь в интеллектуальных кругах, он почерпнул ее у кого-то, не зная автора.

На рубеже 1939–1940 годов Кароль написал свою первую пьесу – «Давид», но она сгинула в неразберихе военного времени. Сам он характеризовал ее как «драму, вернее драматическую поэму, частично библейскую, частично взятую из польской истории». Затем появились еще две пьесы в стихах на ветхозаветные темы: «Иов» и «Иеремия».

Первая, «греческая по форме, христианская – по духу» (как он отозвался о ней в письме Котлярчику), следовала библейскому тексту, а заканчивалась видением креста и Божьего Сына, искупающего грехи человечества. Войтыла не удержался в ней от параллелей с современностью, написав во вступлении: «Действие происходит в ветхозаветные времена, до рождества Христова. Действие происходит в наше время, во время Иова – для Польши и для мира. Действие происходит во время ожидания, мольбы о суде, во время тоски по Христову завету, выстраданному Польшей и миром»^[65].