Читать книгу - "Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции - Анри Мишель"

Новый мир, по мнению Лепле, страдает от страшного зла – от антагонизма между людьми. Антагонизм царствует в семье, в рабочей мастерской, в политическом обществе, так что, несмотря на материальный прогресс, созданный наукой, новый мир несчастнее Средних веков, эпохи «социальной организации» par excellence^[1781]. Но констатируя и строго осуждая зло, Лепле не считает его неизлечимым. Напротив, он восстает против того взгляда, что для некоторых стран начинается эра упадка. Народы не бывают фатально обречены на добро или зло. Подобно индивидуумам, они обладают «свободной волей»^[1782]. Ничто не мешает, поэтому надеяться на то, что ценою серьезных усилий социальная гармония может возродиться даже там, где она погибла.

Что же необходимо предпринять для ее возрождения? Для этого, отвечает Лепле, достаточно наблюдать, что происходит в тех странах, которыми еще не овладел антагонизм. Правильное исследование установливает, что в такой-то стране семья, мастерская, политическое общество никогда не переставали быть едиными. Мы обеспечим самим себе блага единения, если сумеем перенести к себе учреждения, создавшие и поддерживающие процветание этой страны, – перенести, приспособив их к своему темпераменту и характеру. Таким образом, там, где чтут десять заповедей и Евангелие, дети почитают отцов, отцы руководят детьми. Там, где существует свобода завещаний, учреждения прочны. Если, стало быть, мы уничтожим в нашем кодексе статьи, допускающие раздел семейного имущества, и восстановим в сердцах религиозное чувство, мы тем самым найдем утраченные условия общего и личного счастья^[1783].

Таким же путем он идет и в области политики. Англия служит для нас примером народа, который обладает полнейшей свободой и по благоденствию не уступает никакому другому. Будем подражать Англии, позаимствуем ее административную децентрализацию, ее столь интенсивную местную жизнь. Но при всем том не будем воображать, что для создания новых нравов достаточно изменения текста законов. Постараемся хорошенько понять, что для этого требуется усилие личности, и насколько возможно ослабим опеку государства над гражданином. Здесь, опять-таки, примером должна служить Англия.

В данном случае Лепле сближается с ортодоксальными экономистами и либералами или, лучше сказать, идет дальше их, так как приходит к выводу о необходимости не только ограничения функций государства в административной и экономической областях, но и к необходимости свободы завещаний, абсолютной религиозной свободы, достигаемой путем отделения Церкви от государства^[1784], и абсолютной свободы преподавания на всех его ступенях^[1785]. Обеспечение общественного спокойствия – вот единственная функция, которую Лепле сохраняет за государством. А под этим он понимает поддержание хороших отношений с иноземцами, национальную оборону, гарантирование индивидуальной безопасности, охрану во время кризисов, организацию хорошего финансового управления^[1786].

Две застарелые ошибки, по его мнению, всегда портили нашу политику: мы всегда думали, что форма правления важнее всего и что государство обязано содействовать индивидуальному благу^[1787]. Первая ошибка служит причиной ряда революций в нашей истории, вторая – причиной того состояния зависимости, от которого гражданин не может освободиться даже посредством изобилия революций^[1788].

Несомненно, что социально-политическая программа Лепле в конце концов благоприятна индивидуализму, как его понимают экономисты и либералы. Метод его научен и даже позитивен, как он и сам с гордостью утверждает это не раз^[1789]. Кроме того, на взгляды Лепле оказал видимое влияние исторический дух. Политические формы и тексты для него безразличны^[1790]. Английская свобода, по его мнению, покоится скорее «на совокупности традиций», чем на мудром распределении власти между палатами и монархом^[1791]. Высшая сила, на которую, по его мнению, следует опираться, – это обычай^[1792]. Отсюда его ненависть к французским легистам, к «нивеляторам», систематически дискредитировавшим и попиравшим обычай^[1793]. Отсюда последнее слово его социально-политической философии: освобождение почвы от искусственных и как бы заносных учреждений, чтобы на этой освобожденной почве «обычай и нравы» воздвигли истинную конституцию, «constitution essentielle»^[1794].

Остается указать на влияние теократического принципа. На первый взгляд оно не бросается в глаза, так как призыв к религиозным чувствам, к почитанию десяти заповедей и Евангелия не служат еще доказательством этого. Но всмотритесь попристальнее и заметьте, с какой суровостью этот либерал выступает против принципов 1789 года^[1795], с какой живостью этот индивидуалист восстает против терминов, характеризующих эмансипацию личности, против слов «свобода», «равенство», «братство»^[1796], «демократия», как страстно этот новатор, гордящийся применением научного метода, порицает слова «прогресс», «цивилизация», «наука», «дух нового времени»^[1797].