Читать книгу - "Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон"

Разнообразие оказалось повсеместным. На самом деле, — как заявил весьма авторитетный человек, Лондон королевы Виктории стал свидетелем уникального «обилия, даже анархии в распространении и разрастании стилей, материалов, строительной техники, цветов, очертаний, этических и интеллектуальных отражений времени». Это было «глубокое осмысление энергии и ценностей свободных людей»^[1482].

Однако происходили частичные попытки сделать город достойным превосходства и исключительности, которые суммируются в романе Г. Уэллса «Тоно Бенге» (1909): «Самый богатый город в мире, самый большой порт, крупнейший производственный город, имперский город — центр цивилизации, сердце мира!»^[1483]

Чтобы заслужить такие восторженно-хвалебные отзывы, Лондону приходилось имитировать Рим (Париж обычно считался наследником Афин). Так, в 1843 г. колонна Нельсона проектировалась на основании колонны в храме Марса. В середине века новые правительственные строения Уайт-холла отражали имперскую славу, особенно — здание Министерства иностранных дел в стиле неоклассицизма. Его проект был предметом знаменитого спора между архитектором сэром Джорджем Гилбертом Скоттом, поборником готики, и лордом Палмерстоном, который отрицал и предложенный им «монастырь», и компромисс из «смешения стилей». Палмерстон отклонил и просьбы о по-настоящему «местном» стиле, утверждая: «Настоящая архитектура аборигенов этой страны — это глинобитные хижины и плетеные вигвамы»^[1484].

Посему он получил «национальный дворец» в итальянском стиле^[1485], полный мраморных балюстрад, майолики, бронзовых медальонов, мозаичных дорожек, люстр из позолоченной бронзы, коринфских колонн и статуй героев империи, типа Клайва, одетого в римские одежды. Здание было четырехугольным, там имелась огромная парадная лестница со статуями предыдущих министров по бокам, позолоченный купол с солнцем в центре и даже аллегорические фрески, сделанные венецианским кармином и синим кобальтом. Они аллегорически отражали расширение и триумф Британской империи^[1486]. (Казалось, что на одной из них изображалось изнасилование).

Там имелись огромные помещения, например, Зал Локарно (как он был назван в 1925 г.) с цилиндрическим сводом. В иных из них эхо звучало, будто в пещерах. (Подозревали, что это акустическая месть Скотта бюрократам).

Новое здание Министерства по делам колоний тоже украсили — например, изображениями континентов, их исследователей и губернаторов колоний. Министерство по делам Индии обзавелось аллегорическими образами рек, городов и жителей субконтинента. Оно могло похвастаться огромным залом для проведения торжественных мероприятий с гранитными колоннами и лестницей Муз. Лестница вела к восьмиугольному залу под стеклянной крышей, украшенному многочисленными богинями и херувимами, представляющими римские добродетели. В помещениях находилась мебель набобов, двери из красного дерева и мраморный камин с изображением Британии, получающей богатства Азии. Все это было взято из штаба «Ост-Индийской компании» на Леденхолл-стрит вместе с персидскими миниатюрами, украденными из Красного форта.

Молл, «вымощенная» изнутри деревом после ее завершения в 1904 г., обеспечивала «публичную ось империализма». Это был огромный просцениум, где устраивались пышные зрелища для представления суверенного института империи. Каждое крыло этого театра под открытым небом следовало должным образом улучшить. У Букингемского дворца появился фасад в стиле Возрождения. Арку Адмиралтейства, «по сути римское сооружение^[1487], украсили фигурами, представляющими Артиллерию и Флот. Герои империи, например, капитан Кук, заняли должные места. Конечно, не обошлось и без покойной монархини.

Однако сам мемориал Виктории, на котором колонии представлены херувимами с национальными эмблемами, странно молчал об империи. Правда, водная чаша проектировалась, чтобы сообщать о морском фундаменте Британии.

Индия в идее мемориала не отражалась никак. Там имелся собственный (а скорее, Керзонов) памятник императрице в Калькутте. Известность получили статуи Храбрости, Постоянства и Материнства, а также Правосудия и Истины. «Тайме» сожалела, что они традиционно представлены в ангельской форме, поскольку, как сказал Т.Х. Хаксли, ангел являлся «морфологическим чудовищем»^[1488].

Скульптор с большим одобрением относился к королевской Добродетели, чем к имперским победам. В отличие от высокопарного памятника Виктору Эммануилу в тогдашнем Риме, мемориал Виктории не стал ни «национальным гимном в мраморе», ни «алтарем Отечества»^[1489].

На самом деле мемориал Виктории являлся выражением эклектицизма, как и сам Лондон. Столица была в меньшей степени имперским городом, поскольку стала чем-то большим, чем имперский город. Как и Вашингтон, который планировался в соответствии с канонами древнего Рима, хотя и ценил демократические структуры, Лондон — это мегаполис разнообразия.

В сравнении с Римом Цезарей, он был скудно украшен трофеями империи. Столица демонстрировала поразительно мало признаков связи с заморскими владениями Британии, которые многие до тех пор считали скорее бременем, чем активами. Однако, как отмечал Генри Джеймс в начале «Золотой чаши» (1904 г.), если кто-то хочет ощущения имперского города, которому мир платит дань, то его можно найти в современных видах Темзы, а не Тибра.

Такие сравнения стали обычным делом. Призрак имперского Рима преследовал Лондон — иногда как полный надежд дух единства, иногда в виде дурного предзнаменования распада.

Например, Фестиваль империи, который проводился в Кристалл-паласе в мае 1911 г., оказался самой изысканной попыткой из всего, что было направлено на усиление слабых связей, удерживающих вместе раскинувшуюся по всему миру британскую семью.

Праздник открывал Георг V. Это стало первым публичным мероприятием, где он появился в качестве короля. Его восторженно приветствовали. Встреча включала церемониальные приветствия воинов-маори, о которых «Илластрейтид Лондон ньюс» упомянула, как о «первобытных обитателях Новой Зеландии»^[1490].

Возвели свыше трехсот зданий для представления каждой части империи. Их заполнили экспонатами и связали электрической железной дорогой, которая проходила «только по красному». [Намек на карту Британии и ее владений. — Прим. перев.]^[1491]