Читать книгу - "Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917) - Ева Ингеборг Фляйшхауэр"

Германской разведке стало известно содержание заключенных союзниками по Антанте в Лондоне соглашений, основную суть которых отразили Лондонские протоколы (5 сентября [23 августа] 1914 г.)^[1254]. Правительства стран Антанты обязались не заключать сепаратного мира и обсуждать условия мира только по предварительной договоренности с каждым из союзников. Союзники объявили своей целью такой мир, который окончательно ликвидирует гегемонию Германии. Решающую роль в этом сыграл российский министр иностранных дел Сазонов. Зная о поведении Германии во время июльского кризиса и характере наступательных действий немцев в начале войны, он вывел «простую формулу»: «Мы должны уничтожить германский империализм»^[1255]. После победы Антанты над Германией, считал он, необходимы большие политические перемены, которые гарантируют, что «кайзерство» не восстанет из руин и Гогенцоллерны никогда больше не смогут претендовать на всемирную монархию. Помимо возвращения Эльзас-Лотарингии Франции, следовало, по его мнению, восстановить Польшу и самостоятельный Ганновер, увеличить Бельгию, отдать Шлезвиг Дании, освободить Богемию, а все немецкие колонии разделить между Францией, Бельгией и Англией. Это первая формулировка устами ответственного государственного деятеля программы полного уничтожения германского империализма, которая пережила Первую мировую войну и после Второй мировой войны была осуществлена посредством договора между державами-победительницами.

Лондонские соглашения показали правительствам центральных держав, что выбранный ими путь войны неотвратимо ведет к продиктованному Антантой миру. Они повергли ВК и Министерство иностранных дел Германии в растерянность, когда фиаско на Марне поколебало уверенность немцев в победе и вторая попытка ВК сломить франко-английскую боевую мощь большой атакой у Ипра (10 ноября 1914 г.) тоже провалилась.

Если первый начальник германского Генштаба перестал ждать победы Германии на западе после битвы на Марне, то поражение у Ипра лишило и второго последних надежд на благополучный исход войны. В отличие от предшественника, Фалькенхайн не преминул поставить высших представителей гражданского руководства империи в известность о своих сомнениях в победоносном завершении войны, настоятельно рекомендуя прощупать почву на предмет заключения мира. Так как он лично непосредственного участия в развязывании войны не принимал и даже предостерегал гражданские власти против необдуманных шагов, его побуждения могли казаться искренними. Поистине примечательно, что «инициатива первого шага правительства Германии к миру» исходила от военного руководства^[1256]. Однако немецкие политические верхи, скованные привычными для вильгельминской дипломатии шаблонами силовой политики, восприняли советы военных как повод к действиям в традиционном стиле — попыткам подорвать и расколоть Антанту, вытащив из нее якобы самое слабое звено. В качестве такового, по их мнению, следовало средствами спецслужб и тайной дипломатии склонить к сепаратному миру Россию. В силу традиционно покровительственной недооценки русского царя^[1257] рейхсканцлер пришел к мысли оторвать российскую сторону от французской и английской.